— Ты меня не любишь, — стенала она, съежившись на земле. — Я ненавижу эту жизнь. Ненавижу поселок. Ненавижу противных соседей. Я заберу детей и уеду!

Мы с Лонни только усмехнулись. Маме во всем требовалась помощь. Она и о себе-то не могла позаботиться, не то что о нас.

Отец перешагнул через нее и вошел в дом. Мама вскочила на ноги и побежала за ним; оба не обратили на нас внимания. К тому моменту Сэм тоже сидел на крыльце. Салли заплакала у себя в кроватке, но мы знали, что она сразу заснет, как только прекратятся крики, поэтому ничего не предпринимали.

Мы разошлись по своим комнатам, решив, что мать с отцом наконец успокоились, но пару минут спустя дверь спальни распахнулась, громко ударив о стену. Мама побежала к выходу, отец за ней. Стоя посреди двора в ночной сорочке и шлепанцах, она стала кричать что есть силы. Я вышел на крыльцо и увидел, как отец левой рукой бьет ее по лицу. Она в третий раз упала на землю.

Но это ее не остановило. Мама поднялась, побежала к соседям и скрылась в их темном доме. Отец ворвался в прихожую следом за ней. Через несколько мгновений она выскочила через заднюю дверь и снова появилась у крыльца. Отец гнался за ней. В доме опять включился свет, муж с женой вышли на улицу. Другие соседи выглядывали тоже. Отец схватил маму за руку и затащил домой.

Она продолжала всхлипывать, но никаких криков или побоев в ту ночь больше не было. Наконец-то я смог заснуть.

На следующее утро отец усадил нас с Лонни за кухонным столом, пока мама еще лежала в кровати.

— Вашей матери нельзя жить с нормальными людьми, — усталым голосом сказал он. — Все винят меня в том, что я ее бью, но она напрашивается сама. Больше ничего не помогает.

Когда на следующую ночь я подслушивал у них под дверью, то услыхал, как отец говорит:

— Начальник сказал мне разобраться со своей семьей, или меня переведут на другую станцию. Если и там ситуация не наладится, мне придется уволиться из ЭПНГ.

Сколько еще он позволит маме оставаться с нами?

Вскоре после перехода в третий класс я стал думать, что мои одноклассники правы — я действительно глупый. Во втором классе уже было очень тяжело: я едва продирался сквозь страницы учебника и плохо видел доску, хоть и сидел в первом ряду.

Но третий класс превратился в настоящий кошмар. Там надо было читать вслух, а я постоянно пропускал то слово, то строчку, и текст терял всякий смысл. Когда я останавливался и начинал снова, дети смеялись надо мной. Что бы я ни делал, слова никак не хотели выстраиваться по порядку — они разбегались по странице, как круги от камешка на воде. Я не мог правильно написать ни одной печатной буквы. С прописью было еще хуже — она превращалась у меня в сплошную мешанину.

Новая учительница, миссис Хименес, говорила, что я умный мальчик, просто мне надо немного помочь. Но я ей не верил. Дома отец проверял меня, заставляя читать статьи в газете. Он обзывал меня тупицей и тряс за плечи, пока я кое-как разбирал слова. Когда я запинался, он махал рукой у меня перед лицом и возмущался:

— Да что тут такого?

В конце сентября они с мамой разбудили нас среди ночи, учинив в спальне очередную драку. Мама плакала и стонала, отец ругался и проклинал ее. Но вдруг их голоса затихли. Маму я не слышал вообще. Наступила такая тишина, что мне стало страшно. Неужели отец задушил ее подушкой?

На следующее утро я с облегчением увидел маму на кухне — она варила кофе. Когда отец зашел налить себе стакан апельсинового сока, они не сказали друг другу ни слова.