Шевалье опустил глаза, его лицо приняло покорное выражение; все сказанное молодой девушкой он воспринимал как упрек себе; в глубине души он проклинал ту беспечность, с которой доверил своему брату позаботиться о том, что касалось будущего мадам де ля Гравери. Он презирал себя за то, что бежал из-за мелочного инстинкта самосохранения от повседневных забот, наполняющих жизнь каждого человека; и наконец, он спрашивал себя, как он мог прожить столько долгих лет, не заботясь о том, что стало с той, которая была его женой, и с ребенком, который, несмотря ни на что, имел право носить его фамилию.

Этот разговор и особенно последовавшие за ним размышления сильно подстегнули шевалье, чьи колебания были продиктованы ленью: он трепетал от страха, как бы Тереза, поддавшись нашептываниям своей утонченной чувствительности, не выполнила бы того решения, о котором она ему говорила; и его доброе сердце, помолодевшее благодаря такому долгому безмятежному существованию, так пылко отозвалось на эту новую привязанность, что он воображал себе разлуку с молодой девушкой с таким же ужасом, как будто речь шла о его близкой смерти.

В конце концов он решил, чего бы это ему ни стоило, совершить эту поездку в Париж.

Целью этого путешествия было найти старшего брата шевалье, чтобы узнать от него, что сталось с мадам де ля Гравери и с ребенком, которого она носила в своем чреве, когда он покинул ее.

Но оставить свой дом, свои милые привычки, свой сад, в эту пору такой свежий и благоухающий, для этого надо было совершить усилие, на которое вот уже несколько месяцев шевалье был совершенно неспособен. Теперь, когда ему пришлось бы оставить здесь две привязанности, поселившиеся в его столь долго пустовавшем сердце: Терезу и Блэка, — наш добряк все же решился на это, но, решившись, он сам ощущал себя великим героем, и только надежда навсегда обеспечить себе казавшееся ему столь сладостным счастье заставила его принять такое суровое и трудное решение.

Итак, решение было принято, оставалось приступить к его исполнению.

Но именно здесь и начались трудности.

Каждый день шевалье говорил себе:

— Это будет завтра.

Приходило завтра, и шевалье так и не заказавший себе места в мальпосте, говорил:

— Или мне вообще не достанется места, или я буду вынужден ехать, сидя спиной к дороге.

А ехать в экипаже, сидя задом наперед, было непереносимо для шевалье.

Его задерживал не багаж; он купил себе совершенно новый чемодан, размеры которого соответствовали требованиям закона о провозе багажа в мальпосте, он сложил туда и белье, и одежду; с подобным чемоданом он мог бы вернуться на Папеэти.

Но чемодан, полностью собранный, продолжал оставаться в углу комнаты.

Оставалось всего лишь опустить крышку и повернуть ключ в замке. Но шевалье не делал ни того, ни другого; шевалье в конце концов никуда не ехал.

Впрочем, это ему не мешало каждый день повторять, целуя Терезу и лаская Блэка:

— Мои бедные друзья, вы знаете, что завтра я уеду.

Глава XXVIII,

В КОТОРОЙ ШЕВАЛЬЕ ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ПАРИЖ

В один из дней, когда Тереза чувствовала себя хуже, чем в предыдущие дни, шевалье, у которого на этот раз был благовидный предлог не вспоминать о своей поездке в Париж, провел весь день у ее постели, ухаживая за больной: она легла спать около семи часов вечера, взяв с шевалье обещание, что тот при свете луны отправится на прогулку, которую не смог совершить, когда сияло солнце.

Шевалье обещал.

И поскольку эта ежедневная прогулка действительно была необходима для его здоровья, а погода была просто великолепна, и Блэк так же, как и Тереза, просил его о том же, виляя хвостом и подбегая к двери, шевалье взял свои перчатки, трость и шляпу и вышел.

Не стоит и говорить, что ночью, как и днем, для шевалье де ля Гравери не существовало другого маршрута для прогулки: он обходил валы города.