Но мальпост со своими четырьмя лошадьми имел шестнадцать ног, и все шестнадцать были сильными, крепкими и здоровыми, в то время как одна из тех двух, которые были в распоряжении шевалье, была несколько повреждена. И он никогда не смог бы не только его догнать, но даже и приблизиться к мальпосту, если бы не двухколесная повозка, которая въезжала в ворота Шатле как раз в тот момент, когда мальпост собирался покинуть город, и задержала его на несколько минут.

Шевалье де ля Гравери воспользовался этим препятствием, догнал мальпост, запрыгнул на подножку и одной рукой уцепился за дверь, а другой за ремень.

Сказать хоть что-нибудь было выше его сил: преследуя карету, бедняга задохнулся до такой степени, что был не в состоянии вымолвить ни одного слова; однако, взгромоздившись на подножку, он успокоился; теперь, как бы быстро ни ехала карета, он будет следовать вместе с ней; впрочем, он знал, что через четверть лье отсюда, в тот момент, когда мальпост покинет предместье Лев, ему придется преодолевать гору, а взобраться по ее крутому склону лошади смогут лишь шагом или в лучшем случае мелкой рысью.

К этому времени он, естественно, уже переведет дух и сможет предъявить свои претензии.

Все случилось, так, как и предвидел шевалье: проехав километр на подножке мальпоста, он пришел в себя, дыхание его восстановилось, а лошади, достигнув подножия горы, сначала перешли с галопа на мелкую рысь, а затем с мелкой рыси на шаг.

Вот уже в течение некоторого времени, между тем как шевалье заглядывал снаружи внутрь, Блэк смотрел изнутри наружу и, опираясь передними лапами на планку дверцы, наполовину высунув наружу голову, вдыхал ночной воздух со спокойствием и безмятежностью путешественника, напротив фамилии которого в списке кондуктора значится: «Уплачено».

Де ля Гравери, который в конце концов хотел лишь вернуть свою собаку и предпочитал сделать это без особых споров, спрыгнул назад, упал на проезжую дорогу и в надежде, что животное поступит так же, как он, позвал:

— Блэк!

Блэк в самом деле сделал попытку выскользнуть, но сильная рука удержала его за ошейник, и хотел он того или нет, втащила обратно в карету.

— Блэк! — повторил шевалье, с силой и настойчивостью, оставлявшими Блэку лишь один выбор; или немедленно повиноваться, или полностью проигнорировать этот зов.

— Ах, вот как! — произнес голос внутри кареты. — Сейчас же перестаньте звать мою собаку, или вы хотите, чтобы она сломала себе позвоночник о мостовую?

— Как? Вашу собаку? — закричал ошеломленный шевалье.

— Конечно, мою собаку, — повторил голос.

— А! вот это здорово! Блэк принадлежит только мне, мне одному, слышите вы, сударь!

— Ну, что же, если он ваш, то это значит, вы его украли у его хозяйки.

— У его хозяйки? — повторил шевалье, удивление которого достигло крайней степени; при этом он по-прежнему продолжал семенить рядом с каретой. — Не могли бы вы назвать мне имя этой хозяйки?

— Послушай, — сказал другой голос, — прими, наконец, какое-нибудь решение: или отдай его собаку этому старому сумасшедшему, или пошли его подальше; но — тысяча чертей! — давай спать! Ночь создана для сна, особенно когда путешествуешь в мальпосте.

— Ладно, — ответил первый голос, — я оставляю Блэка.

Этот двойной вызов произвел на шевалье эффект электрического шока.

Его нервы, уже раздраженные той дорогой, что ему пришлось проделать, сжались в комок, и, не думая о двойной опасности, которой он мог подвергнуться, затевая ссору на большой дороге и цепляясь за мальпост, с минуты на минуту способный сорваться в галоп, он схватил ключ и попытался открыть дверцу; видя, что это ему не удается, шевалье взобрался на подножку и оказался на уровне окошка, через которое внутрь поступал свежий воздух.