Не стоит и говорить, что ночью, как и днем, для шевалье де ля Гравери не существовало другого маршрута для прогулки: он обходил валы города.

Поэтому он направился в сторону валов.

В половине десятого его прогулка привела его на улицу Белой Лошади.

Заворачивая за угол, чтобы попасть с Соборной площади на эту улицу, он заметил почтовый дилижанс — мальпост, у которого меняли лошадей.

— Ах! — сказал шевалье, — если бы Терезе сегодня не стало хуже, то я бы смог, пользуясь случаем, заказать себе место до Парижа.

И он машинально подошел к дилижансу.

Почему он подошел к дилижансу?

Вот хороший вопрос!

Все провинциалы в большей или меньшей степени фланеры, они обожают праздное любопытство: дилижанс ли, у которого перепрягают лошадей, подъехавшая ли вновь карета обладают для их сладостного ничегонеделания такой притягательной силой, что сама почтовая станция или же прилегающие к ней кафе во многих городах служат местом встреч всех праздношатающихся бездельников; разглядывать незнакомые лица, строить догадки и предположения, нанизывать друг на друга различные пересуды и сплетни, шла ли при этом речь об облаках, о грохоте колес по мостовой, позвякивании бубенчиков, ругани кучеров, лае собак — все это служило развлечением для пустых и набитых всякой чепухой голов; отъезд и прибытие, или, точнее, прибытие и отъезд пассажиров составляли целые непредвиденные главы в книге провинциального существования, и господин де ля Гравери был слишком сильно привержен традиции, чтобы упустить такую удобную возможность, которую ему посылал случай.

Он подошел к почтовой карете в тот момент, когда рабочий, служивший на конюшне, только что присоединил последнюю постромку, кучер собрал вожжи я щелкал кнутом, чтобы лошади были постоянно начеку и ждали сигнала к отправлению, который он должен был им вот-вот дать.

Сопровождающий, с портфелем под мышкой, поспешно протиснулся между де ля Гравери и каретой, взобрался на свое место и крикнул кучеру:

— Вперед!

Кучер хлестнул лошадей, карета тронулась и от толчка плохо закрытая дверца распахнулась.

Блэк уже некоторое время стоял против дверцы, широко раздувая ноздри и вбирая в себя все запахи, доносившиеся изнутри.

Выражаясь охотничьим языком, он сделал стойку.

Этот интерес, который Блэк, похоже, выказывал к чему-то невидимому, обеспокоил шевалье.

Но его беспокойство переросло в удивление, когда на его глазах Блэк через открывшуюся дверь запрыгнул внутрь кареты и стал всячески ласкаться к одному из пассажиров, закутанному в широкий утепленный плащ, чей силуэт вырисовывался в глубине мальпоста и который удобно устроился в самом удаленном от шевалье углу кареты, привалившись к ее стенкам.

Дабы соблюсти прогрессию, отметим, что удивление шевалье переросло в невероятное изумление, когда из-под плаща показалась рука, с силой потянула на себя дверцу и повернула ее ручку; все эти действия сопровождались следующими словами:

— А! так это ты, Блэк?

Мальпост отъехал.

При стуке колес, щелканьи бича, при виде удалявшегося мальпоста, увозившего его друга, шевалье де ля Гравери пришел в себя. Карета была уже в двадцати шагах от него.

— Но у меня забирают Блэка! — закричал он. — У меня похищают моего Блэка! Вожатый! Вожатый!

Грохот колес тяжелой повозки по мостовой заглушил голос шевалье, и этот призыв не достиг ушей того, кому он был адресован.

В отчаянии, что теряет свою собаку, испытывая уколы ревности из-за того, что Блэк в его присутствии отдал такое явное предпочтение какому-то незнакомцу, заинтригованный тайной, которая скрывалась за этим непредвиденным неожиданным знакомством, и, предполагая, что эта тайна может заинтересовать Терезу, шевалье даже и не вспомнил ни о своем возрасте, ни о тех приступах подагры, что порой причиняли ему боль в ногах, и резво бросился в погоню за мальпостом.