Я сразу почувствовал его явную неохоту говорить о своем прошлом в разведке – с того времени он уже прошел большой путь писателя.

Да и мало ли кто где работал до того, как стать знаменитостью! Ну кто спросил бы у Горького, как ему работалось босяком и бродягой? Или о служебных заботах у губернатора Салтыкова Щедрина?

Правда, Ле Карре вспомнил, как в свое время в Вене он с коллегой разведчиком зашел в пивнушку, дабы слиться с толпой и поиграть в бильярд. Все было бы хорошо, если бы у приятеля из плаща не выпал огромный кольт. Деликатные австрийцы, поняв, с кем имеют дело, быстренько покинули пивную.

Обед прошел мило и легко, Ле Карре расспрашивал меня о вечных загадках России, пили дорогое шабли, через два часа мы забросили его на такси к литературному агенту.

Наутро во время променада с собакой по Хемстед Хиту он бросил в почтовый ящик экземпляр «Ночного администратора» с автографом, мы еще почивали, полагаю, что он совершил этот замечательный акт часов в шесть утра.

Вскоре он прибыл в Москву собирать фактуру для своего очередного романа «Наша игра», остановился в «Савое» вместе с сыном студентом, там я его и разыскал, предложив пообедать в Доме литераторов, еще доступном для писателей.

Тогда там еще не было швейцаров в мантиях с норковыми воротниками, официантов и охраны в бордовых пиджаках, и не шпарил тапер, и не разжигал камин специально обученный этому человек.

В киоске рядом со входом я по старой дурной привычке купил и запрятал в карман бутылку (скотч «Тичерс», отнюдь ье подделка, между прочим, тогда он стоил 6 долларов. О, как изменились времена!).

Ели неплохо, но скромно, Ле Карре охотно воспринял бутылку, принесенную в ресторан в кармане, словно мы с ним уже не раз по совковому выжирали на троих в подъезде.

Он делился своими наблюдениями: наш варварский капитализм привел его в ужас, потом он написал, побывав во многих злачных и не злачных местах: «Москва оказалась подороже Нью Йорка. Гостиница обошлась 600 долларов за ночь. Пара порций скотча в баре стоила официальную месячную зарплату московского врача (тогда еще платили! – М. Л.).   Мы попивали виски, прислушиваясь к разговору молодых, похожих на убийц англичан с изрытыми оспой лицами, пивными животами и костюмами от Гуччи».

Потом ему удалось встретиться с бандитом мультимиллиардером, ему он неосторожно сказал:

– О'кей, в стране бардак, и ты этим пользуешься. Ну а когда же вы начнете приводить страну в порядок для ваших же детей и внуков? Ты – барон грабитель, Григорий. Так у нас называли Карнеги, Моргана, Рокфеллера. Но они все же кончили строительством больниц и картинных галерей. Когда ты начнешь что то возвращать обществу?

Ле Карре повезло, его не избили и не убили, а просто послали к одной матери.

Наши политики тоже не порадовали писателя: Бакатин ахал и в ужасе хватался руками за голову, клеймя разложение общества и рассуждая о будущем России, как будто он не стоял рядом с Горбачевым и не возглавлял КГБ после августа 1991 года, Калугин слишком радостно рассказывал о своем соучастии в убийстве Маркова («Я ведь был, черт возьми, главным по этой части. Ни одна операция не обходила меня стороной»), и Ле Карре не понравилось его слишком плавное превращение из врага западной демократии в ее ярого неофита.

«На Красной площади прекрасное старое здание ГУМа захвачено «Галери Лафайет», «Эсте Лаудер» и другими знаменитыми фирмами.