Абелю надлежало восстановить с Роудзом контакт и наладить работу, однако сделать это он не успел, лишь раз позвонил ему по телефону.

Вот, пожалуй, и все доказательства. А где же ущерб национальной безопасности? Есть лишь скорлупа ореха, но отсутствует его сердцевина! Где доказательства, что Абель передавал секретную информацию? Есть ли хоть один секретный документ США, который у него обнаружили?

Хайханен и Роудз были не единственными свидетелями.

Показания давал художник Берт Сильвеоман, знавший своего друга как Эмиля Гольдфуса по дому в Бруклине. Именно Сильверман был тем человеком, к которому Абель просил обратиться, «если с ним что то произойдет». Художник пел дифирамбы своему другу, отмечая его честность и порядочность.

Разочаровал многих жаждущих крови и Гарри Маккален, полицейский, опекавший район проживания полковника, – он тоже отмечал хорошее поведение подсудимого и своевременную уплату им квартирной ренты.

Выслушали даже мальчика, который несколько лет назад нашел монету, она выпала случайно из рук, раскололась на две части и явила взору юнца микропленку, которую он честно отнес в местное отделение ФБР, – так что стукачество (или бдительность?) не только советская национальная черта. Микропленку пытались расшифровать, но не смогли, теперь с помощью Хайханена, который, кстати, по пьянке и потерял монету, перед судом появился текст сообщения Абеля в Центр.

Полковник вскоре фактически отказался от первоначальной легенды, ибо, отрицая свою принадлежность к КГБ, он выглядел бы заурядным лжецом, и суд ужесточил бы свой вердикт. Поэтому линию он проводил двойственную: лично не признавал, что связан с разведкой, но и не отрицал заявления защиты о его принадлежности к спецслужбам.

Доновэн потом писал: «Он никогда не признавался, что его деятельность в США направлялась Советской Россией». Однажды адвокат поинтересовался его настоящим именем: «Это необходимо для защиты?» – «Нет». – «Тогда оставим этот разговор».

И адвокат, и подзащитный бились как львы за благополучный исход дела и во многом преуспели, несмотря на всю истерию вокруг процесса. 21 февраля 1958 года был оглашен приговор по всей совокупности пунктов обвинения: 30 лет тюрьмы и 3000 долларов штрафа. Срок свой он отсиживал в Атланте, пользовался популярностью среди заключенных (говорили, американцу Гринглассу, посаженному за шпионаж на Советы, заключенные мочились в пищу), особенно подружился он с бывшим работником ЦРУ, осужденным за шпионаж на СССР почти сразу после войны. Читал в тюрьме Эйнштейна – для его математического ума это было такое же развлечение, как для многих чтение Агаты Кристи, рисовал карикатуры для тюремной газеты и даже подключился к изучению планировки тюрьмы, которую начальство хотело перестроить.

Идея обмена сразу возникла в голове у Абеля и адвоката, последний даже обсуждал ее с шефом ЦРУ Даллесом, который заметил, что любая подобная сделка возможна лишь при публичном признании Советами принадлежности Абеля. Отец американского шпионажа хорошо знал слабые пунктики Системы.

Решили все таки перебросить кое какие мосты на родину, и полковник написал по английски письмо жене, которое Доновэн с трепетом понес в консульский отдел советского посольства в Вашингтоне. Там разыгралась ожидаемая комедия дель арте: «Не знаем никаких Абелей! Это провокация!»

Два раза валяли в консульстве ваньку, отказывались принять письмо, возмущались наглостью посетителей, естественно, сообщали в Москву. Не один день заняла утряска всего этого страшного по своим последствиям дипломатическою казуса, в третий раз – Бог троицу любит – письмо все таки взяли с обещанием «принять меры», если вдруг по каким то неимоверным причинам жена окажется на территории СССР, – конспирация в стиле боевой дружины страны дураков.