Тем временем КГБ отчаянно вел поиски Горского. Деликатно и даже ласково опросили мать и сестру, сам Трохин прибыл к Розанову и выслушал от него лично всю историю визита на квартиру.

– Куда он мог исчезнуть? Может, он у какой нибудь бабы? – спрашивал Трохин.

– Бежать к бабе за день до приезда жены с детьми! Чепуха! – возражал Розанов. – У меня впечатление, что у него нервное потрясение…

– Ну и что?

– Возможно любое иррациональное действие вплоть до самоубийства! Да, бедняга, наверное, повесился!

«Ну и идиот! – подумал Трохин. – Конечно, он не знает, что Горский – шпион, но все равно… нести такую чепуху…» Он встал и направился к двери.

– Тебя на днях вызовут поговорить об этом деле более детально… – бросил он на прощание бывшему шефу.

Когда Лидии, приземлившейся с детьми в Шереметьево, сообщили об исчезновении мужа, она была так поражена, что не могла вымолвить ни слова. В сопровождении сотрудников КГБ она и двое маленьких девочек были препровождены на квартиру. Там времени терять не стали и с места в карьер начали допрос о жизни Горских в Лондоне: как часто отсутствовал муж? что покупали? были ли лишние деньги? с кем он встречался? как высказывался о советском режиме? не собирался ли остаться в Англии? как часто отлучался из дома по вечерам? В соседней комнате плакали девочки, оставленные на попечение сотрудника, Лидия нервничала, невпопад отвечала на вопросы, и в конце концов все закончилось истерикой.

И   угораздило же именно в то раннее утро бригаде уголовного розыска проверить именно тот поезд, на котором ехал Горский. Искали группу бандитов, проверяли документы, пассажиры просыпались и чертыхались. Когда в дверь купе постучали, Горский твердо решил, что на его следы наткнулся КГБ и сейчас его арестуют. Он быстро достал яд, запрятанный в обручальном кольце, перекрестился дрожавшими руками и чуть было не отправил себя к праотцам. К счастью, разбуженные пассажиры начали галдеть в коридоре «уголовный розыск! уголовный розыск!», и это уберегло его от отчаянного поступка. Выдержав небольшой скандал из за отсутствия билета (милиционеров сопровождал контролер), Горский снова пустил в ход удостоверение КГБ, и его оставили в покое.

– Перекрыть все аэропорты и вокзалы, послать его фотографию в уголовный розыск и во все филиалы КГБ в Союзе! – командовал Убожко.

– Аэропорты и заграничные поезда мы перекроем, а остальное сможем сделать только в понедельник! – ответствовал Трохин, пощипывая усы. – Кстати, я не уверен, что сегодня и завтра, в воскресенье, наши действия будут эффективными – народ отдыхает…

– Это вы… это вы просрали Горского! – бушевал Убожко.

На Московском вокзале в Ленинграде Горский не задержался, часы показывали четыре утра, но еще стояли белые ночи, и на улицах было светло. Он любил Ленинград и на миг забыл, зачем и почему он в этом городе, из такси он с нежностью смотрел на величественные здания Невского проспекта, на милые сердцу соборы.

– Далеко до автобусной станции? – спросил он таксиста.

– А вам куда?

– Рядом с Выборгом…

– Хотите, я вас подвезу? Не слишком дорого возьму…

– Нет, спасибо, у меня денег в обрез… – Горский боялся связываться с такси, ему хотелось раствориться среди людей и не привлекать внимания.

– Иногда в Выборге пограничный контроль, – заметил таксист, зарядив Горского новой порцией страха.