Наши, разумеется, не понимали ни слова, но легко разбирались, что к чему. Вождь говорил очень выразительно, а индейцы вообще вели себя, как дети дошкольного возраста, которым рассказывают про Красную Шапочку. Если они слышали про набу, то хватались за оружие, шавару боялись, к нохи относились неплохо, а к шори – еще лучше. Совсем хорошо было бы, если бы они признали Блинкова-младшего с Иркой уази. Но до уази, по всеобщему мнению, наши пока что не дотягивали.

Закончив свою речь, вождь стал поглаживать Блинкова-младшего по плечам. А потом ударил себя в грудь и сказал:

– Тушуауа!

Скорее всего это и означало «вождь». Ведь свои имена индейцы вслух не произносят.

– Ирка, скажи ему мое имя, – попросил Блинков-младший, – а я скажу твое.

Ирка недовольно фыркнула, но все-таки прошептала что-то на ухо тушуауа, тыча пальцем в грудь Блинкова-младшего. А тот показал на Ирку и шепнул тушуауа в другое ухо:

– Ирина.

– Рина! – обрадовался тушуауа. – Блин!

Индейцы оказались милыми людьми, если, конечно, не считать того, что для первого знакомства они чуть не убили Блинкова-младшего с Иркой. Но ведь не убили же! И сами этому очень обрадовались. Приобняв наших за плечи, тушуауа тут же сплясал с ними народный индейский танец, похожий на «Прыг-скок, обвалился потолок». А потом на радостях устроил пир.

Женщины разложили прямо на земле кожистые листья какого-то водяного растения, и все индейцы стали выкладывать на эти листья у кого что есть. Большие желтые бананы, такие же, какие продаются в Москве, и маленькие красноватые бананы, каких в Москве днем с огнем не сыщешь. Толстенькие печеные корешки, похожие вкусом на картошку. Всякие неизвестные нашим плоды: у одних можно было есть только кожуру, у других все, кроме кожуры, у третьих только косточку. Первым угощение пробовал тушуауа и показывал Блинкову-младшему с Иркой, что как едят.

Если честно, все, кроме бананов, было на вкус так себе. Вдобавок индейцы жарили на костре термитов и щелкали их, как семечки. Нашим это зрелище аппетита не прибавляло.

Коронным блюдом была добыча воина в черную полосочку: змея и рыба. Воин закопал их в золу вместе с листьями, в которые они были завернуты. Когда змея и рыба испеклись, он преподнес обугленный сверток тушуауа. Индейцы смотрели, вытянув шеи, даже термитов перестали щелкать. Острым костяным ножом тушуауа разрезал сверток, и оттуда ударил пар. Пахло вкусно, Блинков-младший даже на секунду забыл, что это печеная змея, хотя и с рыбой.

– Шавара, – философски заметил тушуауа, разделывая змею на четыре части. Дескать, была ты опасной шаварой, могла кого-нибудь укусить до смерти, а теперь мы тебя съедим.

Один кусок змеи, похожий на сосиску, тушуауа вручил воину в черную полосочку, и тот моментально его проглотил, даже косточек не выплюнул. Второй кусок тушуауа съел сам. Кому предназначались оставшиеся два куска, Блинков-младший уже догадался. Его заранее тошнило.

Подрумяненная с одного бока змеиная сосиска замаячила у самого лица Блинкова-младшего. Тушуауа хотел сам положить ему в рот это изысканное угощение. Он улыбался с видом Деда Мороза, только борода у него не росла. Сосиска ткнулась в плотно сжатые губы Блинкова-младшего. Индейцы затаили дыхание. Стало слышно, как давится Ирка. Она сообразила, что последний лакомый кусочек оставлен для нее.

Тушуауа еще раз ткнул куском змеи в губы Блинкова-младшего. Он уже не улыбался. Зато самый высокий воин, который все время держался у вождя за спиной, прямо засиял.

– Шавара! – произнес он таким тоном, как будто выносил судебный приговор.

Блинков-младший понял, что если он сейчас не съест шавару, то индейцы решат, что он сам шавара. Ведь они едят все подряд, кроме тех зверей, которых считают своими родственниками. Попробуй им объясни, что ты не ешь змею просто потому, что не хочется, а не потому, что ты сам злой и коварный, как змея!

Зажмурившись, Блинков-младший как пылесос втянул в себя змеиную сосиску.