– Я напомню вам о нашем разговоре.

– Здесь налево, и мы на месте.

Голос Карлссона прозвучал слишком громко, и он вздрогнул.

Толкнув дверь, они вошли в палату на восемь человек. Окна выходили на участок сада, который явно нуждался в уходе. Влажная, слишком высокая трава и сорняки по краям лужайки придавали ей заброшенный вид. Некоторые пациенты в палате, похоже, спали – неподвижные, накрытые одеялами холмики на кроватях, – но одна сидела в кресле и отчаянно, непрерывно плакала, беспрестанно потирая сухие ручки. Она казалось молодой и была бы симпатичной, если бы не пятна ожогов, покрывавшие все ее лицо. Другая, с уютным узлом седых волос на затылке и в викторианской ночной рубашке, застегнутой до самого подбородка, собирала мозаику. Она подняла глаза и застенчиво улыбнулась вошедшим. В воздухе стоял запах рыбы и мочи. Медсестра за столом узнала Карлссона и кивнула ему.

– Как она сегодня? – спросил он.

– Ее перевели на другую схему лекарств, и ночью она вела себя потише. Но она хочет, чтобы ей вернули вещи. Постоянно ищет их.

Вокруг кровати Дойс натянули полосатый полог. Карлссон слегка отодвинул его в сторону и сделал знак Фриде войти. Мишель сидела в кровати, неестественно выпрямив спину. На ней был бежевый больничный халат, волосы ей вымыли и заплели в две косички, как у школьницы. Глядя на нее, Фрида подумала о том, что лицо Мишель лишено четкости, его контуры словно размыли, и она походила на акварель, выполненную сильно разжиженной краской: кожа у нее была розовой, но со слабым оттенком желтизны; волосы не были ни седыми, ни каштановыми; глаза отличались странной замутненностью; даже жесты у нее были неясными, словно у слепой женщины, которая боится удариться об окружающие предметы.

– Здравствуйте, Мишель. Меня зовут Фрида Кляйн. Вы не против, если я сяду здесь? – Она указала на стул с металлической рамой, стоящий у кровати.

– Это для моего друга. – Голос у нее оказался мягким и хриплым, словно заржавел от простоя.

– Ничего страшного. Я постою.

– Кровать пустая.

– Можно, я на нее сяду? Я не хочу вас стеснять.

– Я в кровати?

– Да, вы в кровати. Вы сейчас в больнице.

– Да, – сказала Мишель. – Я не могу вернуться домой.

– Где ваш дом, Мишель?

– Никогда.

– У вас нет дома?

– Я пытаюсь сделать его красивым. Все мои вещи. Тогда, может, он больше не уйдет. Он останется.

Фрида вспомнила, что Карлссон рассказал ей о навязчивом собирательстве Мишель – о флакончиках и обрезках ногтей, аккуратно разложенных на полках. Возможно, она пыталась превратить невзрачную комнату в полуразвалившемся здании в Детфорде в свой дом, заполняя его единственными предметами, которые могла собрать, – разнообразными осколками чужих жизней. Возможно, она пыталась заполнить пустоту своих дней утешением, которое дарили вещи.

– Кто этот человек, который должен у вас остаться? – спросила Фрида.

Мишель посмотрела на нее невидящим взглядом, затем неожиданно легла на спину.

– Сядьте возле меня, – сказала она. Ее глаза смотрели в потолок, где мигала лампа дневного света.