— Да кто ты таков, чтобы его женить? Отец ты Васильеву, мать, тетка?

— Не вели казнить, вели слово молвить!

И, получив позволение, Ивашка объяснил, как вышло, что ему приказано искать для Васильева невесту.

— Забавно. И что же ты намерен делать? — спросил Башмаков.

— Перво-наперво — в храм Божий, заказать молебен Богородице, чтобы способствовала, и другой — Николаю-угоднику, чтобы хорошее приданое послал, потом — святому Спиридону Тримифунтскому в Даниловом монастыре, и еще, сказывали, принесли с Афона образ «Неувядаемый цвет»…

— Будет, будет! Помолился — далее?

— Далее матушка свах позовет. Все чин по чину… Да только, если свахи обманут и лежалый товар подсунут, с кого спрос? Да с меня же! Вот в чем беда: не хочу Петрухе, дураку, плохую невесту сосватать, а хорошую — тут самому во все вникать надобно! Не только свах слушать — они такого напоют! Самому девок глядеть, о приданом у знающих людей выведывать! Ведь Петруха мне — как брат родной! — пылко восклицал Ивашка.

— Так к чему же ты клонишь?

И тут Ивашка действительно повалился в ноги дьяку.

— Батюшка Дементий Минич, дозволь на месячишко в Москве остаться!

Башмаков рассмеялся:

— Воевода твой знает, что ты в Москве застрянешь?

— Да как же не знать? Понимает, чай, каково, когда свадьбу слаживаешь… Да он без меня не пропадет, есть кому бумаги переводить. Вон Воин Афанасьевич скоро к нему вернется.

— А какого ты мнения о Воине Афанасьевиче?

— Переводит изрядно, почерк у него отменный, из головы ничего не придумывает, непонятное слово хоть час по лексиконам ищет, но найдет…

— Я не про то. Как он с людьми ладит?

Вопрос Ивашку озадачил. Непростой был вопросец, а с подковыркой. Видимо, пока Ивашка хлебал ботвинью, младший Ордын-Нащокин что-то в Кремле натворил.

— А ему и ладить не приходилось. Кто скажет слово поперек воеводскому сыну?

— Ты прав. Но если бывал чем-то недоволен — что делал? Шумел, батюшке жаловался, оплеухой награждал? Или выжидал случая, чтобы поквитаться?

— Нет, оплеух за ним не водилось. Он, Воин Афанасьевич, кроток, да только…

— Что?

— Уж и не знаю, как сказать, чтобы понапрасну не опорочить.

— Да говори уж, как есть.

— Мне все время казалось — он потому на нас не сердится, что за людей не считает. Если оса укусила, чего на нее, дуру, сердиться? Батюшку своего он уважает, да только…

— Из тебя каждое слово клещами тянуть?!

— Только тогда и рад, когда к батюшке наезжают иноземцы или когда батюшка его в Митаву с собой берет или даже одного посылает. Вот если иноземец над ним посмеется, тогда будет большая обида. А то еще было — герцогинины девки над ним смеялись, очень огорчился. А им что — лишь бы зубы скалить! Был бы он ростом на два вершка повыше, да в плечах пошире, да личико не с кулак… Они бы сами на нем висли, я этих девок знаю, они все порченые!

Башмаков задумался.

— Ладно, дам я тебе месячишко на поиски невесты для Васильева, — сказал он. — Но, чтобы не разленился, будешь ходить на службу в Посольский приказ, поучишь там молодых толмачей. И сегодня же сбегай на Варварку, спроси, где дом купца Кольцова, навести Воина Афанасьевича. Узнай, как он там устроился, не надобно ли чего, да приглядись — доволен ли или сердит. Ты его лучше знаешь, ты догадаешься. И тут же донесешь. Ну, ступай!

Сперва Ивашка поспешил к себе в Замоскворечье — обрадовать жену.