– Хочешь узнать, что припасено для тебя у Нанабожо? – спрашивает он и поднимает кости.

Я не знаю, кто такой Нанабожо, но вопрос ясен.

– Нет, – говорю я. – Я хочу спросить тебя насчет привидений.

Он даже глазом не повел. Только ухмыльнулся.

– А что именно?

– Ну, кто они такие? – уточняю я.

– Заблудившиеся души, – объясняет он, продолжая улыбаться, но говорит вполне серьезно.

Я чувствую себя глупо, рассуждая на подобную тему. День солнечный, в парке полно народу, женщины катят детские коляски, кто‑то бегает на роликах, в нескольких шагах от нас на скамейке сидит девушка – возможно, вечером, в свете уличных фонарей она и выглядит соблазнительно в своем прикиде, но сейчас бедняга кажется измочаленной и увядшей. Все как обычно, а мы с Костяшкой сидим и рассуждаем о привидениях.

– Что ты хочешь сказать? – спрашиваю я. – Как они могли заблудиться?

– Есть Путь для Душ, проложенный для нас, чтобы мы следовали по нему, когда умрем, – продолжает объяснять Костяшка. – Но некоторые души не видят его и остаются блуждать на земле. А некоторые не могут примириться с тем, что умерли, и тоже скитаются здесь.

– Путь для Душ? Костяшка кивает.

– Тропинка, значит, по которой надо идти?

– Ну да, если только душа может ходить, – отвечает он.

– Мое привидение говорит, что она опоздала на автобус, – сообщаю я.

– Может быть, у белых людей это иначе.

– Она черная.

Костяшка сидит, не глядя на меня, с тихим стуком пересыпая кости из одной руки в другую.

– Что ты на самом деле хочешь узнать? – спрашивает он.

– Как ей помочь?

– А почему ты ее саму не спросишь?

– Спрашивала, но она отвечает какими‑то загадками.

– Может быть, ты просто невнимательно слушала? – предполагает он.

Я вспоминаю разговоры, которые мы вели с Ширли после того, как я встретилась с ней в Катакомбах несколько дней назад. Но сосредоточиться на них не могу. Помню, как мы сидели рядом, помню впечатление от наших бесед, но о чем мы говорили, хоть убей, представить не могу. Как только я пытаюсь ухватиться за что‑то, все сейчас же расплывается, словно туман.

– Я на самом деле ее видела, правда, – убеждаю я Костяшку. – А ведь когда она умирала четыре года назад, я была при ней. И вот она вернулась. Ее видели и другие люди.

– Я знаю, что ты ее видела, – заявляет он. И это меня поражает, хотя сама не понимаю, чего я так расшибалась, чтобы убедить его, ведь он не из тех, кто нуждается в заверениях.

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я. Сегодня это мой любимый вопрос, только его я и задаю.

– А это у тебя в глазах написано, – отвечает он. – Тебя коснулся Иной мир. Считай, что это благословение.

– Не знаю, нужно ли оно мне, – бурчу я. – Я хочу сказать, я скучаю по Ширли, и я вообще‑то рада, что она здесь, даже если она – привидение, но, по‑моему, тут все‑таки что‑то неладно.

– Часто, – старается объяснить мне Костяшка, – то, что мы получаем из мира духов, есть только отражение того, что у нас внутри.

В глазах у него мрачная серьезность, словно важно не то, понимаю ли я его, и даже не то, верю ли я его словам, а важно то, что это говорит он.

– Что?… – начинаю я, но тут соображаю, что он имеет в виду. Во всяком случае, частично.

Когда я впервые очутилась в Катакомбах, я совсем растерялась, но тогда Ширли помогла мне.