– Вот уж не думала, что занятия живописью могут быть опасными, – удивилась Тетушка.

– Все может быть опасным, – ответила Лили. – Так говорит Бо.

Тетушка кивнула. И потянулась через стол за книгой.

– Так что, ты хочешь оставить ящик у себя?

– Думаю, да.

– У этого Джонсона, наверно, есть родственники.

Лили покачала головой.

– Он сирота. Такой же, как я. Единственно, куда мы можем отдать ящик, это в музей. А там его просто куда‑нибудь сунут, и все.

– И картины тоже?

– Ну, их, может, и выставят когда‑нибудь, но уж ящик‑то, конечно…

Лили сгорала от желания опробовать краски и кисти, лежавшие в ящике. У нее никогда не было денег, чтобы купить такие. Они с Тетушкой жили на то, что росло в огороде и что удавалось собрать в лесу, да еще на скромные суммы, которые в виде чеков присылал им бывший муж Тетушки. Поэтому Лили сама мастерила себе кисти из травы или из собственных волос, прикрепляя их к прочным сучкам. В качестве красок она пользовалась всем, что попадалось под руку, – кофейной гущей, чаем, ягодами, красной глиной, луковой шелухой, ореховой скорлупой; кое‑что, например ягоды, она пускала в дело тут же, как только находила, остальное кипятила, вываривала, чтобы получить нужный цвет. Но эти жидкие краски оставляли только призрачные следы на ее рисунках. А краски из ящика, который она нашла, будут означать для нее выход из мрачных сумерек на яркий дневной свет.

– Ну ладно, – согласилась Тетушка. – Ты его нашла, тебе и решать, что с ним делать. Так я думаю.

– Я тоже.

В конце концов, находка принадлежит нашедшему. Но Лили не могла отделаться от ощущения, что она жадничает. Что ее находка, в особенности рисунки, принадлежит всем, а не только какой‑то нескладной девчонке из глухого леса, которой посчастливилось набрести на ящик во время прогулки.

– Я подумаю, – добавила она.

Тетушка кивнула и вышла из‑за стола, чтобы поставить чайник.

На следующее утро Лили взялась за обычные дела. Накормила кур, отложив несколько горсточек корма для воробьев и других птиц, которые уже выжидательно наблюдали за ней с соседних деревьев; подоила корову, отлила немного молока в блюдце для кошек, они, мурлыкая, вынырнули из леса, как только завидели, что она делает, и стали тереться об ее ноги, пока она не поставила блюдце на землю. К тому времени, как Лили прополола клумбы и наполнила корзину дровами, утро было в самом разгаре.

Лили завернула себе завтрак и положила его в сумку, которую носила на плече, уложив туда же плотницкие карандаши и блокнот для набросков, который она соорудила, разрезав коричневые пакеты из‑под круп и скрепив их с одной стороны. Получился настоящий альбом.

– Опять уходишь? – спросила Тетушка.

– К обеду вернусь.

– А этот ящик с собой не берешь?

Лили очень хотелось его взять. Крышечки тюбиков заржавели, но она подавила на сами тюбики и поняла, что краски внутри не засохли. Кисти тоже были хороши. Майло Джонсон, как и следовало ожидать от мастера живописи, держал свои инструменты в порядке. Но как ей ни хотелось, она считала, что пользоваться ими было бы некрасиво. Пока, во всяком случае.

– Не сегодня, – ответила она Тетушке. Лили вышла из дома и, подняв глаза, увидела, что к ней, взрыхляя землю, мчатся по склону две собаки. Это были Макс и Кики – собаки Шафферов, одна темно‑коричневая, другая белая с темными отметинами. Два сгустка энергии. Шафферы жили рядом с Уэлчами, чья ферма стояла в самом конце тропинки, ведущей от главной дороги к домику Тетушки, – примерно час ходьбы через лес, если идти вдоль ручья. С собаками Лили дружила, они не гоняли коров, не охотились за дичью и всегда были готовы сопровождать Лили в ее лесных вылазках.