Пришлось, например, прикончить еще одного парня: узнав, что он насилует свою сестренку, я до того рассвирепела, что выпила у него сразу всю кровь. И что странно, при этом я внушаю всем доверие, я ведь вижу, как ко мне относятся, и понимаю, что пока еще умею владеть собой. Но в душе у меня такой раздрай, что иногда я дивлюсь, как выдержала еще один день и не свихнулась. Я чувствую себя до того невезучей!
И так будет со мной всегда?
Одна только Кэсси что‑то почуяла.
– Что с тобой? – спросила она, когда я зашла к ней на рождественских каникулах.
– Ничего, – ответила я.
– Ну еще бы! То‑то ты как в воду опущенная каждый раз, как я тебя вижу. – Она отвела глаза, а когда снова посмотрела на меня, между бровей у нее была маленькая морщинка. – Это все из‑за меня, да? Потому что я не захотела стать… такой же… как…
– Как я, – договорила я за нее. – Чудовищем.
– Ты не чудовище.
– А кто же я? То, чем никто ни за какие деньги не согласился бы стать.
– Тебя же не спрашивали, – возразила Кэсси.
– Вот именно. И тебя я ни в чем не виню. Кто бы, когда бы захотел стать такой, как я?
Она не нашлась что сказать, и я тоже.
И вот однажды в морозный январский вечер я шла домой с работы и за окном ресторана «Королевский дуб» увидела ее. Я остановилась и стала разглядывать ее через стекло. Как и в первый раз, меня поразила ее броская красота и то, что никто, кроме меня, вроде бы этого не видит и не обращает на нее внимания… Она поманила меня, и я вошла. В этот вечер она была одета стильно, но просто – джинсы, черный свитер из хлопка, ковбойские сапоги. Наверно, как и я теперь, она не ощущает холода, однако на спинке ее стула висело зимнее пальто. Перед ней стоял стакан, наполовину наполненный янтарным пивом.
– Присаживайся, – пригласила она, кивнув на свободный стул напротив.
Я села. Я не знала, куда девать руки, куда смотреть. Мне хотелось неотрывно глядеть на нее. И хотелось казаться невозмутимой, будто ничего необычного не происходит. Но это было не так…
– Я вас искала, – сказала я наконец.
– И нашла.
Я кивнула. Не обращая внимания на усмешку в ее глазах, я начала свои расспросы:
– Мне нужно узнать…
– Нет, нет, не говори ничего, – перебила она меня. – Дай‑ка я сама предположу… Ты захотела превратить в себе подобного кого‑то из своих лучших друзей, а может, брата или сестру, но они отказались, и ты поэтому почувствовала себя чудовищем, хотя лишаешь крови только негодяев. Но тебе это больше не кажется оправданным. И теперь ты хочешь со всем покончить. Или узнать у меня, почему я выбрала именно тебя.
Сама того не замечая, я кивнула.
– Через такое мы все проходим, – сказала она. – Но рано или поздно – если уцелеем – мы привыкаем к тому, что все связи с прошлым прерваны – с родными, с друзьями, с понятиями о том, что хорошо и что плохо. Мы становимся теми, кем и должны стать. Хищниками.
Я подумала о Кэсси, которую хотела тоже превратить в вампира, и мне сделалось нехорошо. До сих пор я воспринимала ее отказ как личную обиду. Но тут я порадовалась, что из нас двоих хотя бы у нее хватило ума устоять. Довольно того, что одна из нас – чудовище.
– А если я не хочу быть хищницей? – спросила я.
Женщина пожала плечами:
– Тогда ты умрешь.
– Я думала, вампиры не умирают.
– В общем, это верно, – согласилась она. – Но и мы не совсем неуязвимы. Мы моментально излечиваемся, это верно. Но это основано на генетике. |