Городские власти взирали на него с надеждой, Гэдриан долго молча смотрел на них.

Ему была хорошо знакома эта порода. Им нравилось притворяться, что мир покоряется порядку, который они установили, нравилось воображать, что они могут приручить дикую природу, окружающую их города и деревни, и разложить ее по полочкам, как товары в их лавках. Однако они прекрасно понимали, что за благополучным, безупречным фасадом рыскает, громко лязгая когтями по булыжникам, неприрученная дикость. Крадется по их улицам, пробирается в их сны, и если ее вовремя не истребить, она скоро завладеет их душами.

Потому они и шли к таким, как Гэдриан, – к людям, переходящим через границу, отделяющую мир, который они обжили и отчаянно стремились сохранить, от мира природы, окружавшей их каменные дома, от мира, отбрасывающего длинные тени страха на их улицы, как только луна прячется за тучи, а фонари начинают мигать.

Они всегда его узнавали, в каком бы виде он ни появился. Сейчас эта троица исподтишка приглядывалась к его рукам и изучала видневшуюся в распахнутом вороте рубашки кожу. Искали подтверждения своих догадок, что он именно тот, кто им нужен.

– Золото, конечно, при вас? – спросил он. Мэр сунул руку во внутренний карман жилета, и оттуда, как по мановению волшебной палочки, появился мешочек. С ласкающим слух позвякива‑ньем он лег на деревянный стол. Гэдриан поднял над столом руку, но, как оказалось, всего‑навсего затем, чтобы взять свою кружку с пивом и поднести ее к губам. Он долго не отрывался от кружки, потом поставил ее – пустую – рядом с мешочком.

– Я подумаю над вашим любезным предложением, – сказал он, встал и отошел от стола.

Мешочек таки остался лежать, где лежал.

У выхода Гэдриан столкнулся с хозяином, ткнул большим пальцем в сторону троицы, наблюдавшей за ним, и сказал:

– Полагаю, наш добрый господин мэр заплатит за угощение. – С этими словами он вышел в ночь.

На улице он остановился и, склонив голову, прислушался. Издалека, не из‑за ближнего холма, а откуда‑то с востока доносился лай диких псов, глухой и злобный. Гэдриан удовлетворенно кивнул, и губы его сложились в подобие улыбки, хотя лицо никак не выражало радости. Встречные прохожие боязливо глядели на него, когда он проходил мимо, направляясь прочь из города, в горы, вздымавшиеся, как волны верескового океана, и тянувшиеся далеко на запад, куда и за три дня верхом не доберешься.

– Что… что вы хотите со мной сделать? – в конце концов не выдержала долгого молчания Тетчи.

Светлые глаза незнакомца насмешливо блестели, но голос прозвучал заботливо:

– Хочу спасти твою заблудшую душу.

– Но я… я… – в смятении забормотала Тетчи.

– Хочешь спасти свою душу?

– Ясно, хочу, – ответила Тетчи.

– Слышишь этих? – спросил Татуированный, лишь усиливая ее смятение. – Собак, – пояснил он.

Тетчи неуверенно кивнула.

– Скажи только слово, и я прикажу им сорвать все ставни и двери в городе, там внизу. Их когти и клыки осуществят мщение, которого просит твоя душа.

Тетчи тревожно отступила от него.

– Но я не хочу никому делать больно, – сказала она.

– После всего, что они с тобой сделали?

– Мама говорила – они сами не ведают, что творят.

Глаза Татуированного потемнели:

– И ты, значит, хочешь… простить их?

От такого множества вопросов у Тетчи заболела голова.

– Не знаю, – ответила она, и в ее голосе прозвенели панические нотки.

Гнев Татуированного тут же улетучился, будто и не горели только что огнем его глаза.

– Но чего же ты тогда хочешь?

Тетчи со страхом смотрела на него.