Кочетову нравится: – Конструктивно. Ведь всё у нас перестраивается по производственному принципу. Писательские организации – продукции не выпускают. Фантазия: союз тех, кто пишет. Или – тех, кто склочничает? А может быть: создать новый творческий союз всех вообще творческих работников – и объявить новый приём?

Это был – подготовленный план когорты в те дни. Они думали тем оппозицию смешать, а сами утвердиться.

Хрущёв: – Не аплодирую, не разобрался. Может быть и нужно.

Так и идёт – не докладом, а диалогом с Никитой. Жалуется Кочетов, что ездили в Норвегию – там все о Пастернаке говорят, Никита вслух:

– Если бы «Живаго» была напечатана – никакой бы премии не получил.

Ещё прошёлся Кочетов по «Вологодской свадьбе» Яшина, противопоставил такой пьянствующей деревне – просвещённую, ждущую журналов (его «Октября»), и закончил неудовлетворённо: – Не выбрасывать же со Сталиным и Советскую власть. Я приготовил другую речь, извините, прочёл эту.

Так понять: речь-то была – против «Ивана Денисовича». И самое время им – душить его всеми катками! самая пора атаковать! Но – нельзя. Вот он, «культ личности»!

Потом через одного выступал известный портретист и украшатель Сталина Налбандян. Тоже вот обстановочка, как ему сейчас выглядеть чистым? «Наш народ негодует против абстракционистов, но негодование не попадает в прессу. До каких пор будет демократия?»

Хрущёв, охотно отзываясь:

– Если такие вывихи в Союзе художников, то не надо собирать съезда, а собрать совещание, – только те силы собрать, которые нам нужны. А для тех, кто оппозицию строит, – дадим паспорта на выезд. – (Зрела эта идея у них уже тогда, зрела.) – Демократия – это средство, а не цель. Нужно было Учредительное Собрание разогнать за то, что против Октябрьской революции, – разогнали. Надо на трибуну выходить, а у Свердлова расстройство желудка. Так тем более на нашем этапе теперь – неужели подвергнем опасности наши завоевания?

Налбандян: – Но разве виноваты художники, писатели, которые честно воспевали культ личности? Так что теперь, из этого делать ярмо?

Хрущёв: – Да 99 % непропущенных при Сталине вещей – было верно задержано. Сталин-то – не враг был революции. Теперь рассчитывают: что у меня тогда выпустили – я теперь вставлю и ещё посильней напишу. Нет, не протащите! Что ж, писатель в кабинете сидит – он и судья? Судьёй будет партия! Никто из нас сам от себя никогда не выступает, советуемся. А почему вы считаете, что это принуждение, когда требуют, чтобы вы что-то опустили? Это у вас мания величия. Это уже будет не демократия, а дом сумасшедших. Теперь будет не жёстче, но – больше внимания к вам.

В перерывах я стал замечать, что кто в декабре жаждали со мной знакомиться, теперь не только не искали меня, но ускользали. Правда, Симонов в этот раз сам подошёл, познакомились.

А ещё есть Турсун-Заде, пафосный карлик: – В национальных литературах такая теперь тенденция: Солженицын открыл дорогу – значит, тащи из мусорного ящика. Нет! Критиковать – так надо одновременно и утверждать. А то для положительных героев не хватает слов. Эренбург для Маяковского не нашёл красок…

Эренбург? Никита не может слышать, не отозвавшись:

– В Париже, мол, я писал, дышал, – а тянет в Россию.