Они вывалились в тамбур, зло глядя на мирно дремлющего в качалке проводника. Карл, явно намереваясь пнуть хотя бы мощный ботинок, так и двинулся вперед.

— Не советовал бы, — пробормотал дворф с бородой, заплетенной надвое и с костяными бусинками. — Я все контролировал.

— И не стыдно врать-то? — Карл покачал головой. — Ты ж спал, как ленивец на дереве.

— В правилах нашего экспресса все указано. Учитывая форс-мажоры.

— Это не форс-мажор, борода. — Лохматый ткнул пальцев в оставленный вагон. — Это…

— А не надо шляться, где не попадя, — посоветовал проводник, не открывая глаз, — и не стоит жадничать, могли бы поесть и в вагон заказать. И хватит разводить шум из-за ничего, все целы, все живы. А пассажиры моего вагона пользуются особым расположением собственника, являясь деловыми партнерами и держателями акций нашей железной дороги.

— Точно, — кивнул Карл, — а тут какая-то непонятная молодежь права качает.

— И не менее непонятный пожилой сопровождающий.

— Ай, ну тебя, — махнул Карл.

— Хм… — гном приоткрыл глаз, хитро блеснув им в щелочку. — Тебе надо другими словами пользоваться.

— А?

— Ой все!!!

Глава десятая:

пять тысяч причин остаться

— Вкусно пахнет. — протянул Алекс. — Мм-м…

Мари даже не стала спорить. Карл обладал странной особенностью — он успокаивал их своим присутствием. Вот и сейчас, отойдя от страшного вагона, оставленного позади, Мари вспоминала о нем как-то отстраненно. А запахи… запахи оказались чудесны. Вон, Лохматый, прям всем собой нюхает и почти улыбается. Видно, на самом деле сильно проголодался.

— Добро пожаловать, бродяги!

О как…

Таверна, самая настоящая таверна, как в играх или книгах. Бревна и деревянные оконца, круглые, правда. Висящие под потолком тележные колеса, заставленные десятками горящих свечей, солома на полу и длинные столы из отесанных досок, крепко сколоченные стулья и очаг в одной из стен.

Да не просто очаг, а с вертелом, где сейчас, шипя и пузырясь жирком, крутилась подрумянившаяся туша. Мясо, солод, хмель, яичница, поджаренная на сковороде колбаса, свежий хлеб, только что сбитое масло и тонкий аромат вин, идущий от оплетенных бутылок, стоящих на полках позади трактирщика.

— Как же я соскучился. — Карл оглянулся вокруг с такой жадностью в глазах, что Мари даже немного перепугалась. — Как мне всего этого не хватало.

— И даже больше, судя по всему… Проходите, присаживайтесь, работаем от заката и до рассвета, от рассвета и до полудня, не спим, не едим, думаем только о вас, наших дорогих гостях, каракатицу мне в глотку!

Ой…

Мари засмеялась, глядя на него.

Высокий, краснолицый, точно обветренный всеми ветрами, с густыми усами и бакенбардами, с попугаем, сейчас игравшимся с медной серьгой-кольцом в левом ухе, с красным платком на голове и живыми глазами, хитро рассматривающими вошедших.

— А есть ли, корчмарь, у тебя глинтвейн этим чудесным подросткам и настоящий караибский ром для меня? — Карл стукнул по стойке кулаком, с очевидным наслаждением слушая липкий звук удара. — Да настоящий, контрабандный, а?!

— Настоящему бродяге всегда найдется что-то хорошее, — трактирщик усмехнулся и подмигнул. — Хорошая стоянка, вперехлест меня с коромыслом, чтоб мне не встать. Эй, годок, верста коломенская, тебе, надо полагать, поросенка с кашей?

Лохматый довольно оскалился в ответ.