В душе Конан порадовался, что, странствуя по свету и общаясь с людьми разных сословий и званий, научился чопорной речи, высоко почитавшейся жителями Востока. Ответ киммерийца был с явным удовольствием выслушан всеми присутствующими.

— Скромность украшает воина, — почти ласково молвил Ракшаш и дружески улыбнулся варвару.

— Позволь мне спросить, о великий, — подал голос один из седовласых воителей, сидевший с правой руки от вождя.

Ракшаш милостиво кивнул головой.

— Такой герой не может быть простым воином, — заговорил старик. — Он должен вести в бой не меньше тысячи храбрецов, если, конечно, у Илдиза совсем не заплыли глаза от лести придворных вельмож.

Хвонги дружно рассмеялись, и Конан до боли стиснул зубы.

Ему совсем не понравилось, что в его присутствии плохо отзываются о человеке, которому он поклялся служить верой и правдой. Пусть даже в этих словах старика и скрывалась горькая правда.

Когда смех утих, седобородый закончил свою мысль:

— Так вот, если он большой начальник в войске Илдиза, мы могли бы получить за такого пленника хороший выкуп.

Присутствующие одобрительно загудели и закивали головами в знак согласия. Ракшаш поднял руку, требуя тишины.

— Что скажешь на это, Конан?

— Увы, великий вождь, боюсь, что разочарую тебя. Вряд ли во всем Туране найдется человек, кто дал бы за меня хотя бы медную монету. Я всего лишь десятник среди наемников, а скупость Илдиза уже вошла в поговорку в его войсках.

Собравшиеся снова засмеялись. Но не все, как успел заметить Конан, и сердце его вновь застучало тревожно; половина улыбалась лишь ради приличия.

Заметил это и Ракшаш, который тут же решил покончить с этим делом.

— Служи мне, Конан. И ты сам увидишь, что не родился еще тот человек, чей лживый язык мог бы назвать меня скупцом.

Конан из вежливости выждал какое-то время, будто обдумывая это щедрое предложение, и, не теряя достоинства, ответил:

— Прости, вождь. Но плох тот солдат, кто за большую плату готов предать своего господина.

Ракшаш, с нетерпением ожидавший слов варвара, с сожалением вздохнул.

— Ответ достойный, киммериец. Другого я и не ждал от тебя, — слегка покривив душой, сказал он… Этот синеглазый великан с каждым мгновением нравился ему больше и больше.

— Слушайте все мое решение! Я отпускаю тебя, Конан, ты волен уйти хоть сейчас же. Но я прошу оказать мне честь — будь моим гостем и проводи нас до границы.

— Я польщен твоей щедростью, вождь. И соглашаюсь не из вежливости, а из искренних побуждений сердца.

Конан остался среди хвонгов и восемь дней шел с их армией на восток. Войско, обремененное тяжестью добычи и угнанного скота двигалось медленно, проходя в сутки не более пятнадцати-двадцати лиг, широкой дугой рассыпавшись по степи. Чтобы проехать войско из края в край, требовался почти целый день. Хвонгам бы никогда не собрать такой армии, не помогай им вендийский владыка.

На великолепном гирканском жеребце черной масти, подаренном ему вождем, Конан ехал рядом с Ракшашем в окружении пышной свиты, проводя время в приятных беседах с умным и любознательным предводителем хвонгов. Уже на третий день пути впереди замаячили далекие горы, увенчанные сверкающими на солнце шапками ледников.

С каждым днем близость гор сказывалась все сильнее. Степь изрезали глубокие овраги и цветущие долины сотен пересыхающих ручьев и речушек, несущих свои воды с крутых западных склонов. Стали встречаться клочки леса, словно крохотные острова в океане, и Ракшаш не упускал возможности поохотиться на оленей и тигров, приглашая с собой киммерийца. В предгорьях войско разделилось, и дальше вожди племен вели своих воинов лишь им одним известными тайными тропами Хвонги Ракшаша разбили лагерь у прохода в узкую скалистую теснину.