|
— Чего же Ты алчешь, Владыка? — осмелился спросить Монео. — Такого человечества, решения которого воистину окажутся долгосрочными. Знаешь, каково ключевое свойство способности определять свой путь надолго, Монео? — Ты много раз об этом говорил, Владыка. Это — способность все время мыслить по-новому. — Изменяться, да. А знаешь, как я понимаю долгосрочность? — Для Тебя это должно измеряться тысячелетиями, Владыка. — Монео, даже мои тысячи лет — это всего лишь крохотная светящаяся точка на экране бесконечности. — Но Твоя перспектива наверняка отличается от моей, Владыка. — С точки зрения бесконечности любой ограниченный срок короткий срок, каким бы долгим он для нас ни был. — Выходит, правил не существует вовсе, Владыка? — в голосе Монео прозвучал слабый намек на истерию. Лито улыбнулся, чтобы снять возникшее в мажордоме напряжение. — Может быть, одно правило есть. Краткосрочные решения обычно терпят неудачу при долгосрочном применении. Монео в полной растерянности покачал головой. — Но, Владыка, Твоя перспектива… — Время истекает для любого конечного наблюдателя. Не существует закрытых систем. Даже я являюсь конечной матрицей, хоть и растянутой во времени. Монео резко перевел взгляд с лица Лито на уходящий вдаль коридор мавзолея. «И я здесь однажды упокоюсь. Золотая Тропа, возможно, продолжится, но я кончусь.» Это, разумеется, особой роли не играло. Только Золотая Тропа, ощутимая им в непрерывной последовательности, только она имела значение. Он опять перевел взгляд на Лито, но не прямо на его затопленные синевой глаза. Что, если в этом объемистом теле и вправду скрывается хищник? — Ты не понимаешь функции хищника, — сказал Лито. Эти слова потрясли Монео, ведь Лито словно прочел его мысли. Он посмотрел в глаза Лито. — Ты понимаешь разумом, что даже я однажды претерплю ту или иную смерть, — сказал Лито. — Но ты в это не веришь. — Как я могу верить в то, чего никогда не увижу? Монео никогда не чувствовал себя более одиноким и полным страха. Чего же добивается Бог-Император? «Я пришел сюда, чтобы обсудить с ним проблемы шествия… и выяснить его намерения насчет Сионы. Не играет ли он со мной?» — Давай поговорим о Сионе, — сказал Лито. Опять чтение мыслей! — Когда ты испытаешь ее, Владыка? — этот вопрос чуть не все время их разговора вертелся у него на языке, но сейчас, действительно задав его вслух, Монео испугался. — Вскоре. — Прости меня, Владыка, но Ты ведь знаешь, как я страшусь за моего единственного ребенка. — Но ведь другие выжили при этом испытании, Монео. Ты, например. Монео сдержал волнение при воспоминании о том, как он был приобщен к Золотой Тропе. — Моя мать меня приготовила. У Сионы нет матери. — У нее есть Рыбословши. У нее есть ты. — Бывают и несчастные случаи, Владыка. Слезы брызнули из глаз Монео. Лито отвел от него взгляд. Ему подумалось: «Он разрывается между верностью ко мне и любовью к Сионе. Как же это отравляет — беспокойство о своем потомстве. Разве он не видит, что все человечество — это мое единственное дитя?» Опять посмотрев на Монео, Лито сказал: — Ты прав, заметив, что несчастные случаи бывают даже в моем мироздании. Разве ты не видишь в этом урока для себя? — Владыка, всего лишь на этот раз не мог бы Ты… — Монео! Монео, ты ведь наверняка не попросишь меня вручить бразды правления слабому управляющему? Монео отступил на шаг. — Нет, Владыка. Разумеется, нет. — Тогда доверяй силе Сионы. Монео расправил плечи. |
