- Был шрам у нее на горлышке, был, - по-стариковски пришептывая, подтвердил Маслюков.

 По оценке Бобышкина, ему должно было быть года пятьдесят три-пятьдесят четыре, а на вид все семьдесят. Сдал человек. Понять можно: в один год потерять дочь и жену - это хоть кого сломит. И здорово зашибает, как видно: амбре и руки трясутся.

 - Значит, узнаете? - Федор Поликарпович еще раз предъявил воссозданное на компьютере изображение. - Она?

 - Она, она, Олечка, - Маслюков затрясся в беззвучном плаче.

 - Можете не сумлеваться, - поддакнула сидевшая рядом на диване кряжистая старуха. - Не надо, Тимофеич, слезами горю не поможешь, - она успокоительно погладила его по спине. - Я как увидала по телевизору, так чуть со стула не свалилась. Сразу к ним, значится, кинулась. "Вашу Олю, кричу, - показывают: нашлась!" Не поняла сразу, думала, что живая. Как же...

 - Спасибо Матвевне. После смерти жены я и не смотрю телевизор. Все думаешь, думаешь...

 - Вы родственница? - из вежливости поинтересовался Бобышкин. Мельком окинув скудную обстановку, он успел заметить в углу, возле тумбочки, свернувшийся кольцами кабель со штекером. Телевизор Маслюков наверняка пропил, оттого и не смотрел.

 - Соседка ихняя, - промолвила старуха, поджав с постным видом губы. Вешнякова Анна Матвеевна. Помогаю им, значится, по такому случаю.

 - Очень благородно с вашей стороны.

 - Да, спасибо Матвевне, - заученно повторил Маслюков.

 - Фотографии Ольги Егоровны у вас не найдется?

 Прошаркав в соседнюю комнату, Егор Тимофеевич вскоре вернулся, беспомощно развел руками, затем придвинул табуретку к шифоньеру и полез на антресоли. Долго возился, роняя на пол то старую меховую шапку, то вязаный свитер, пока не отыскал коробку из-под обуви, набитую снимками. Вывалив все на стол, принялся разбирать при деятельном участии Анны Матвеевны.

 - Кажись, эта - последняя? - она отделила маленькую фотографию.

 - Ольга Егоровна? - на всякий случай уточнил Бобышкин, хотя сходство не вызывало сомнений: компьютерщики потрудились на совесть.

 - Она самая. Кто же еще?

 - На паспорт снималась?

 - На удостоверение, - с затаенной гордостью объяснил Маслюков, - когда в ЦК поступала.

 - В ЦК? - удивился Федор Поликарпович. - В то самое?

 - Другого у нас не было, - наставительно произнес Маслюков, подшмыгивая носом.

 - Центральный комитет и у профсоюзов был, впрочем, он и нынче исправно функционирует. Значит, Ольга Егоровна на Старой площади работала?

 - А как же! У самого товарища Ларионова! Уважал ее, подарки дарил дорогие. К восьмому марта и так, вообще... Как-то даже наведывался, спрашивал, но я сказал, что нет ее, понимаете?

 - Не совсем, Егор Тимофеевич. Он когда приходил, Ларионов? Имени-отчества, кстати, не помните?

 - Как не помнить? Она только о нем и говорила: Александр Антонович да Александр Антонович... Хороший начальник был, добрый... Чего я ему мог сказать? Ничего...

 - Так когда он был у вас? - продолжал допытываться Бобышкин. - Уже после того, как ушла Ольга Егоровна?

 - После, после, - махнул рукой Маслюков.

 - Значит, совсем недавно?

 - Не, еще в прошлом годе, так примерно в апреле.

 - Получается, больше года! - недоуменно развел руками Бобышкин.

 - Как же так? И вы не пытались ее найти?

 - Где там! Она ведь и раньше пропадала неделями... После того как их закрыли, долго устроиться не могла. Наконец к армянину в палатку определилась продавщицей. Работала с утра дотемна, без выходных, но и получала прилично. Только-только стало налаживаться, как нагрянул префект супрефект, черт их разберет, и велел палатку снести, ворюга! Образцу, вишь, не соответствует.