Изменить размер шрифта - +
Вдруг, будто впервые (…топот копыт: табун несется над рекой…), заметив наследника, низко-низко поклонился. Сдернул берет, отступил к стене. Замер в ожидании: весь смирение, весь благоговейный трепет. Жерар-Хаген посмотрел на отца. Дождался одобрительного кивка, привстал на цыпочки…

    Ларец занял в нефе положенное место.

    …когда они шли обратно - герцог Густав первый, следом его сын и, завершая процессию, мейстер Филипп, больше не улыбаясь, - тихий хор мальчиков слышали все трое. Высокие, нежные голоса. Низкий гул органа. Благовест звонницы в отдалении: «In te, Domine, speravi» [8] . Ответное эхо в нишах, где стояли саркофаги предков. Эхо в малых нефах, где хранились ларцы, ларцы, ларцы…

    Прахом был, златом стану, воссияю народам… «Зерцало Обряда», песнь третья.

    Золотые статуэтки Дома Хенинга дремали под крышками.

    IV

    -  А кого же ты считаешь подлинными философами?

    -  Тех, кто любит усматривать истину.

    -  Это верно; но как ты это понимаешь?

    Платон. «Государство».

    -  К вам посетитель, мейстер!

    Филипп ван Асхе поднял голову от книги. Рябой слуга, сутулясь, маялся в дверях. Он всегда робел, заходя в библиотеку хозяина, этот великан по прозвищу Птица Рох. Боялся стеллажей, бумаги, пергамента, чернильницы с пером, панически робел темных значков, коварно скрывающих в себе тайны смысла… Больше Птица Рох не боялся ничего. Восемнадцать лет назад кухарка обнаружила на пороге дома корзину с подкидышем. Мальчик посинел и уже не плакал: лишь вздрагивал от смертной икоты. Мейстер Филипп велел напоить ребенка теплым молоком, потом увеличил жалованье кухарке без объяснения причин. Женщина оказалась понятливой. В церкви св. Сульпиция малышу дали имя Жан-Клод, но, когда он в десять лет задушил бешеную собаку и, гордый, приволок труп домой - хвастаться! - мейстер Филипп назвал его Птицей Рох. Никто из прислуги не знал, что это значит, но прозвище прижилось.

    А имя забылось.

    -  Прогнать? - заботливо спросил Птица Рох, приняв молчание обожаемого хозяина за раздражение.

    -  Ты спросил: кто?

    Мейстер Филипп никого не ждал. После Обряда (…вороны кричат над холмом…) в Хенингском замке, как после любого другого Обряда, Душегубов обычно старались не беспокоить месяц-другой. Традиция. Предрассудок. Впрочем, если кто и обладает бессмертием в нашем бренном мире, так это Господин Предрассудок и его родная сестра. Госпожа Привычка.

    -  Ага. Хозяин, он сказал: Утис. Разве есть такое имя: Утис?

    -  Есть. По-древнеэллински: Никто.

    -  Тогда прогнать? - единожды что-то решив для себя, Птица Рох упорно следовал избранному пути. - Он меня киклопом обозвал… Иди, говорит, киклоп, передай. Можно я ему за киклопа в морду?

    -  Что «передай»? Он тебе дал что-то?!

    -  Ага… вот эту гадость…

    В лапище Птицы Рох обнаружился рукописный свиток. Довольно объемистый, аккуратно перевязанный лентой. Слуга держал его брезгливо, двумя пальцами, и в то же время с явной опаской, будто свиток готов был оборотиться гадюкой.

    -  Дай сюда.

    Взяв свиток, мейстер Филипп развязал ленту. Долго вглядывался в заглавие: Глаза совсем плохие стали. Или просто память брызнула слезами, застит взор? Боже, как давно… сколько лет прошло…

    Иоанн Капуанский, «Directorium vitae humanae».

Быстрый переход