|
«Наставленье жизни человеческой». Латынь. Знакомый почерк переписчика. - Впусти его… - Мейстер Филипп (…дым костра ест глаза…) помолчал. И вдруг улыбнулся по-настоящему, что с ним случалось крайне редко. Все остальные улыбки не в счет. - Впусти его, киклоп. Дождался, пока тяжкие шаги Птицы Рох оплывут вниз, воском со свечей. А дверь прикрыть забыл, растяпа… Потом еще обождал. Шаги: на два голоса. Знакомые, гулкие - и легкая поступь. Почти не слышно из-за Птицы. Память идет. Из прошлого - сюда. Боже, как давно… - Заходи, Мануэль, - сказал Душегуб. - Рад тебя видеть снова. Человек, вошедший в библиотеку, был одет поверх светского платья в монашеский плащ с капюшоном. Но сразу становилось ясно: он не монах. Сбросить капюшон человек забыл и шагнуть дальше порога тоже забыл. Стоял, смотрел на Филиппа ван Асхе. Темно-карие глаза. Цепкий, пристальный взгляд, похожий на ланцет хирурга. - Что, изменился? - Да, - кивнул человек, которого назвали Мануэлем. - Стал таким же, как все ваши. Единственная на свете гильдия, которой не нужно иных названий. Просто: Гильдия. И любому понятно. Знаешь, я иногда думаю: чем вы похожи? Разные, но все равно: сразу видно… - Сразу видно: Душегуб, - спокойно закончил мейстер Филипп. - Раньше, милейший фармациус Мануэль, ты не церемонился в выражениях. Говорил без запинки. Помнится, университет в Саламанке частенько трясся от твоего острого язычка. Стареешь, дорогой Мануэль. Или прикажешь величать тебя: дон Мануэль? Идальго де ла Ита? - Не прикажу, - Мануэль по-прежнему стоял у порога. - Я больше не идальго. Я - скромный белен [9] обители цистерцианцев, что в окрестностях Хенинга. В скором времени приму постриг. - Ты решился покинуть мир? Принять устав Цистерциума?! Филипп ван Асхе встал. Мануэля де ла Ита он не видел со дня окончания Саламанкского университета, где мейстер Филипп учился на теологическом факультете, а сам Мануэль - на медицинском. В будущем придворный фармациус Фернандо Кастильского, жизнелюб и острослов Мануэль был первым в учебе и первым на проказы. Знаток трудов Авиценны и Аверроэса, гуляка и бражник, составитель уникальных снадобий, слегка алхимик, почти колдун, завсегдатай местных лупанариев [10] , где веселые девицы были от него без ума, - о да, Саламанка надолго запомнила Гранда Мануэлито! - Тебя там тоже запомнили, - кивнул Мануэль, и мейстер Филипп понял, что последние слова произнес вслух. - Бунтарь и реформатор, ты едва не обрел костер вместо степени магистра. Чего стоил один твой тезис на защите квадривиума: «Если бы Всевышнего не существовало, его стоило бы создать!» Помнится, «псы Господни» [11] слюной изошли… А ты предложил им отправить твой диссертат в Авиньон: пусть Его Святейшество решает. Я к тому времени вернулся в Кастилию. Пытался позже справиться о тебе: впустую. Одни говорили, что тебя бросили в застенки, другие - что ты бежал… - Людям свойственно ошибаться, - уклончиво ответил мейстер Филипп. Имел ли он в виду себя молодого, подверженного еретическим заблуждениям, говорил ли о сплетниках, обсуждавших его судьбу, или вовсе речь шла о застенках и побеге - осталось неясным. Мануэль наконец прошел к столу. Взял свиток, послуживший пропуском. - Извини, дорогой друг, это я заберу. Из всего имущества я взял лишь пять книг: больше не унести в дорожном мешке. |
