-  Сам не знаю зачем.

    -  Я что-нибудь могу для тебя сделать? - спросил мейстер Филипп. - Ты пойми, у меня много возможностей.

    -  Нет. Для меня ты не в силах сделать больше, чем уже сделал. Спасибо тебе.

    -  За что?

    -  Ты слушал, не перебивая. Раздумал сочувствовать. Прощай.

    В дверях Мануэля догнал вопрос Филиппа ван Асхе:

    -  Тогда ты ответь мне, бывший идальго де ла Ита. Почему ты прислал ко мне со слугой этот свиток? «Directorium vitae humanae»?

    -  В Саламанке ты часто читал Иоанна Капуанского, - пожал плечами гость. - Я полагал…

    -  Ты взял с собой в дорогу именно этот текст?

    -  Я не только этот взял. Сказал ведь: пять книг.

    -  Какие?

    -  «Венценосец и следопыт» Симеона Сифа. Абдаллах ибн ал-Мукаффа, «Калила и Димна». Ты же помнишь: я способен к языкам. Эллинский, арабский … староавраамитский…

    -  Продолжай.

    -  Труды рабби Йоэля. Буд-Сириец, пресвитер монастыря в Мардии, - одну его рукопись. И «Наставленье жизни человеческой» Капуанца. А почему ты спрашиваешь?

    …Когда дверь захлопнулась, мейстер Филипп, долго сидел за столом, думая о чем-то своем.

    Потом встал (…клен роняет семена: вниз…) и окликнул Птицу Рох.

    VI

    Появление Мануэля, неожиданная исповедь, странный разговор о странных вещах - обычно спокойный, мейстер Филипп отметил, что это его взволновало. Привело в шаткое состояние, когда неспособность забыть и перевести внимание на что-либо другое оборачивается головной болью. Он давно умел расслаиваться надвое: какие бы штормы ни трепали утлый челнок сердца, могучий галеон рассудка спокойно шел рядом, готовый в любую минуту бросить спасительные канаты. Пожалуй, стоило признаться: идальго де ла Ита, ныне скромный белец в обители цистерцианцев, напомнил о временах (…полутона восхода: свет и тень играют в жмурки…) , когда еще никто, в глаза или за глаза, не звал Филиппа ван Асхе Душегубом. Да и сам без пяти минут магистр теологии, учась в Саламанке, при встрече с членом Гильдии вполне мог позволить себе заявление и похлеще Мануэлева:

    «…стал таким же, как все ваши. Единственная на свете гильдия, которой не нужно иных названий. Просто: Гильдия. И любому понятно. Знаешь, я иногда думаю: чем вы похожи? Разные, но все равно: сразу видно…»

    Бывший отравитель не понимает, что он сказал в действительности. И саламанкский студиозус Филипп не понял бы. Зато это ясно Филиппу, прозванному Ниспровергателем, прямо с защиты квадривиума угодившему в застенки инквизиции. Вкусившему сполна. Мало кто выходит оттуда иначе чем на костер, но будущий представитель Гильдии в Хенинге вышел. «Псы Господни» только клыками щелкали…

    Хватит об этом.

    Спустившись в сопровождении верного Птицы на II Благодарственную, Филипп ван Асхе заглянул к перчаточнику Свейдену. Забрал заказ: две пары перчаток из козьей кожи. Посудачил о ценах. О падении нравов. О двухголовой свинье, якобы проповедовавшей на Шельдской ярмарке близкий конец света. Свейден в очередной раз посетовал, что досточтимый мейстер сам бьет ноги, когда мог бы прислать за перчатками одного слугу. Или, на худой конец, явиться в паланкине. Таким образом перчаточник косвенно намекал на скупость собеседника: все знают, что представитель Гильдии не стеснен в средствах. Более чем не стеснен. И перчатки, скаред, тоже мог бы заказывать подороже.