Билл был сорокалетним богатым холостяком с восточного побережья. У него была квартира в Манхэттене, летний домик в Ист-Хэмптоне и старое фамильное гнездо у океана в Палм-Бич, куда он приезжал играть в поло. Он был хорошо образован и искушен во многих вещах, и какое-то время Мария-Кристина впервые была очарована. После того, как они поженились, Энджел подумала с облегчением, что наконец-то ее дочь повзрослела.

Некоторое время Мария-Кристина играла роль фешенебельной жены с восточного побережья; казалось, ей нравилось устраивать маленькие, но престижные коктейль-вечеринки в Манхэттене, изящные ленчи в Ист-Хэмптоне и шикарные обеды в Палм-Бич, она пользовалась репутацией красивой элегантной миссис Билл Экштон. Какое-то время брак казался безупречным, у нее родился ребенок – Пол.

Но через два месяца она позвонила Энджел и сообщила, что она собирается вернуться в Италию – Билл разводится с ней. Энджел встревоженно спрашивала, что же случилось, но Мария-Кристина только пожала плечами.

– Та же обычная история, мама, – вздохнула она. – Обязательства.

Когда Александр отказался принять титул после смерти Фелипе, семилетний Пол был следующим в семье, и он стал Паоло, бароном Ринарди. Но то, что у нее был ребенок, о котором нужно заботиться, ничего не меняло в жизни Марии-Кристины, в ее привычках; как всегда, она просто пожимала плечами и избегала всякой ответственности. Она никогда, в сущности, не думала о нем; это делала Фьяметта.

Я виновна так же, как Поппи, думала Энджел, вздыхая. Я была неудачливой женой и, кажется, такой же матерью. Все, что я давала своим детям, – это свою любовь, но, похоже, этого было недостаточно. Она вспомнила Поппи – такой, какой она видела ее в их последнюю встречу, – стройной и по-прежнему элегантной в льняной рубашке и джодпурах, в черном сомбреро, которое носила всегда, когда ездила верхом. Она думала о вопросе, который задала ей Поппи и на который она отказалась ответить. Ох, Поппи, думала она скорбно. Как же ты не понимаешь… На самом деле… неважно, какая из дочерей – твоя. Они не принадлежат ни тебе, ни мне… они принадлежат себе.

Когда она вечером легла в постель, как всегда, она молилась – об Александре, о Елене и Марии-Кристине, но на этот раз она молилась и о Поппи, прося Бога вразумить ее – что же ей делать? Пойти ли к Поппи, как подсказывает ей сердце? Или же по-прежнему хранить свой секрет? Но никакого ответа с небес не было. И Энджел должна была принять решение сама. Она поняла, что не может рисковать, ища встречи с Поппи. Это приведет лишь к несчастью.

ГЛАВА 61

1933, Италия

Ферма выглядела опустевшей и заброшенной, когда рабочие пришли в Монтеспан и упаковали все вещи. Они не обращали внимания на Лючи, беспокойно бегавшего по своей жердочке, когда собирали картины, часы и вазы, серебро и книги и корзины засушенных цветов. Его острые глаза нервно поблескивали, когда они выносили чемоданы, сундуки и мешки с многочисленными туалетами и личными вещами Поппи; и они смеялись, когда попугай верещал в ярости, пока они засовывали его в золотую клетку, набросив сверху покрывало и погрузив его в темноту.

Грузовик пыхтел через Францию, направляясь в Италию. Они меняли ему воду и подбрасывали зерен в кормушку, но никогда не снимали покрывала, и попугай просто сидел в темноте на жердочке, изредка нахохливая перышки и в страхе спрятав голову под крыло. Наконец, грузовик остановился, и большие двери открылись.

– Ну-ка, вылезай, – выкрикнул здоровенный водитель-француз, небрежно грохнув клетку на землю.

Когда он нес клетку, и она сильно раскачивалась из стороны в сторону, пока они взбирались по ступенькам, Лючи вытягивал шею, словно пытаясь услышать голос Поппи, но раздавались лишь звуки какой-то возни: шарканье щетки по полу, шлепки мокрой тряпки по мраморному столу, скрип открываемых оконных рам и тяжелые шаги… Пахло свежей краской и мылом… но еще он уловил знакомый аромат гардений.