– Поппи, – закричал он, обезумев. – Ты не знаешь, что говоришь!

– О, да, Франко, дорогой, сегодня я знаю, что говорю. Я не хочу, чтобы ты снова возвращался сюда. Пожалуйста, Франко. Скажи мне сегодня – прощай, но память о том, чем мы были друг для друга, останется. А потом оставь меня с моим одиночеством и с моим расколотым надвое миром. Ты видишь, мне больше не нужен никто.

Франко наклонился, чтобы поцеловать ее руку, а потом, не скрывая слез, он повернулся и быстро пошел из комнаты. Гардения, которую она держала в руке, упала на пол.

Позже Поппи медленно пошла через опустевшую гостиную, через мраморный холл и, грациозно приподняв свои длинные юбки, стала подниматься по большой лестнице под куполом, расписанным купидонами и нимфами, в свою комнату.

– Теперь только мы с тобой, Лючи, – сказала она слабо. – И прошлое, которое никогда нас не оставит. – Она озабоченно нахмурилась. – Осталось сделать еще одну вещь, Лючи, если только я смогу вспомнить, что это…

Она вспомнила позже – было это на следующей неделе или в следующем году? Она не помнила.

– Я должна написать завещание, Лючи, – сказала она, когда они сидели вместе за письменным столом после ужина. – Конечно, мне не нужно беспокоиться за Рогана – он обо всем позаботится, когда вернется домой, – добавила она уверенно. Он позаботится обо всем. Но я должна написать, пока я помню, – ты ведь знаешь, Лючи, иногда я даже не могу вспомнить, что у меня есть дочь.

Это – моя последняя воля, – писала она дрожащей рукой. – Написано 4 ноября 1944 года. Я оставляю все моему ребенку. Я никогда не знала ее, но она моя дочь. Энджел Констант-Ринарди скажет, кто она.

Поппи медленно подписалась аккуратными буквами, но ее дрожащая рука выдала себя чернильным пятном.

– Ах, и записка для моего сына, – воскликнула она, беря чистый листок бумаги.

Роган, – писала она, – иногда моя память подводит меня и на случай, если я забуду, когда увижу тебя. Я написала это завещание потому, что ты ничего не знаешь о моей дочери. Я хочу быть уверена, что о ней тоже позаботятся. Но, конечно, ты позаботишься обо всем.

– Я устала, Лючи, – сказала она, медленно направляясь к большой кровати. – Завтра мы позвоним адвокату; мы отдадим ему эту бумагу, и он позаботится обо всем. И тогда я буду знать, что могу спать спокойно, не боясь больше за своих детей. Они в конце концов получат свое наследство.

ГЛАВА 62

Когда самолет швейцарской авиакомпании снижался над Лос-Анджелесом, Майк смотрел на знакомое скопление аккуратных домиков и голубых бассейнов, сверкающих в лучах вечно яркого солнца, и бесконечную вереницу машин, снующих по широким лентам дорог, которые связывали город воедино. Он провел две недели в Венеции, просматривая свои отпечатанные на машинке материалы и анализируя заметки, сделанные на вилле Кастеллетто, сердито думая о том, что подошел к другому концу веревки. Сошла ли Поппи в могилу, так и не увидев Рогана? И ничего не узнав о своей дочери? И если она сама ничего не узнала, так кто же тогда знает?

Он вспомнил сардиническую улыбку Хильярда Константа, когда он взволнованно рассказывал ему о том, что нашел на чердаке.

– Выпейте стаканчик мандзаниллы, – сказал он весело. – И расскажите мне об этом.

Хильярд был сыном Грэга Константа; он был единственным оставшимся в живых человеком, который знал Энджел и ее троих детей, и тем не менее он заявлял, что ничего не помнит о них. Майк мог побиться об заклад, что старик просто водит его за нос, предоставив в его полное распоряжение свою огромную библиотеку, и говоря, что он сам может найти то, что ему нужно.