Гренландцы, особенно на западном побережье, — весьма занятные типы. Мужчины, маленького или среднего роста, коренастые, сильные, коротконогие, с тонкими запястьями и лодыжками, беловато-желтой кожей, широким плоским лицом, практически безносые, с темными, немного раскосыми глазами, жесткими черными волосами, спадающими на лицо, немного напоминают тюленей, у которых заимствовали добродушную физиономию, защищенную, как и у этих животных, от холода слоем жира. Одеваются женщины и мужчины примерно одинаково: сапоги, брюки, «амаут», или капор. Правда, женщины, изящные и смешливые в юности, завязывают волосы в виде гребня, наряжаются в современные ткани и украшают себя разноцветными лентами. Ранее среди местных жителей была распространена мода на татуировки, но под влиянием миссионеров она исчезла. Представители обоих полов страстно любят пение и танцы. Коренные жители очень прожорливы. Они преспокойно могут съесть десять килограммов пищи в день, однако в рационе вынуждены ограничиваться мясом диких животных, тюленей, рыбой, съедобными морскими водорослями. Что касается напитков, то водки сюда привозят очень мало, и пьют ее только раз в год в день именин короля Кристиана IX.

Понятно, что приезд такого количества иностранцев на остров Упернавик привел в изумление несколько сотен аборигенов острова. Когда же они узнали о причине наплыва гостей, изумление их не только не уменьшилось, но даже возросло. Эти несчастные люди знали цену золоту. Однако счастье свалится с неба не для них. Если миллиарды и упадут на землю, они не наполнят карманы аборигенов, хотя карманов в их одежде, по понятным причинам вовсе не похожей на полинезийскую, и предостаточно. Тем не менее коренные жители проявили интерес к делу, которое привлекло на эту часть архипелага столько путешественников. Несколько эскимосских семей даже покинули Годховн, Якобсхавн и другие порты Девисова пролива и приехали в Упернавик. Кто знает, вдруг Дания, разбогатевшая на столько миллиардов, захочет одарить свое колониальное владение в Новом Свете такими же благами и преимуществами, какими будут пользоваться ее европейские подданные?

Впрочем, по всему было видно, что развязка истории не за горами.

Прежде всего, если сюда прибудут другие пароходы, порт Упернавика просто не сможет их вместить. Какое другое укрытие смогут они найти среди островов здешнего архипелага?

Во-вторых, через несколько дней наступит август, и кораблям нельзя будет долго задерживаться в этих широтах. Сентябрь — это уже зима, ведь он приносит льды из северных проливов и проходов, и море Баффина быстро станет непроходимым для судов. Надо бежать подальше от этих берегов, за мыс Фарвель, не то окажешься в ледяном плену на семь-восемь месяцев суровой зимы Северного Ледовитого океана.

Если же в первые две недели августа болид не соизволит упасть в окрестностях Упернавика, пароходам придется сняться с якоря, поскольку ни один пассажир и подумать не мог остаться на зимовку в подобных условиях.

Однако, кто знает, согласятся ли мистер Дин Форсайт с Омикроном и доктор Хадлсон уехать, не заупрямятся ли они, решив дождаться своего болида, удастся ли Фрэнсису Гордону их образумить? Если останется один, конечно же то же захочет сделать и другой.

Требовался убедительный довод. Улучив момент, его привел сам мистер Шакк по просьбе Фрэнсиса Гордона, который не обладал влиянием представителя датского правительства и члена Международной комиссии:

— Если метеор не упадет между седьмым и пятнадцатым августа, как предсказали астрономы из Бостона, значит, они допустили ошибку. А если они ошиблись относительно времени, разве не могли они совершить промашку и относительно места?

Это было очевидно. Нет сомнений, что для получения точных результатов ученым не хватило знания о каких-то параметрах. Что, если, вместо того чтобы упасть в окрестностях Упернавика, болид ударится о другой участок земной поверхности, расположенный вдоль его траектории?

Но когда мистеру Шакку представлялась подобная возможность, по его спине пробегал холодок.