|
– Что это значит? – с оторопевшим лицом спросила жена. – Она многому меня научила! – Ну, чему, чему она тебя научила? – чуть ли не выкрикнула женщина. – Например?! – Например, она вывела у меня перхоть! Смешно? Конечно, смешно, если не думать о том, что оба страдают. Но этого недостаточно для читательского сопереживания. Это просто диалог. Кому-то оба покажутся нелепыми, кто-то посочувствует женщине, кто-то – мужчине… И только писатель властен придать этой мгновен-ной сценке объем, причем, какой захочет – трагический или комический. В зависимости от об-стоятельств. Например, если читатель узнает, что мужчина-то тяжело болен, и диагноз его изве-стен только жене, которая уговорила онколога пока не сообщать больному приговор… Или, наоборот, больна та женщина, разлучница, и он это знает… Или никто не болен, но… – Я ВИЖУ, ПИСАТЕЛЬ ПРИСТУПИЛ К РАБОТЕ? – Ну что вы, какая это работа. Это ежеминутная гимнастика воображения по любому по-воду. Мгновенные творческие импульсы на малейшие раздражители реального мира. Неулови-мые приказы мозга, в вечной засаде стерегущего «добычу». – А ВЫ ЗАПОМИНАЕТЕ ТАКИЕ СЦЕНКИ, ИЛИ ЗАПИСЫВАЕТЕ? И КАК ОКРУЖАЮ-ЩИЕ ОТНОСЯТСЯ К ТАКОМУ ФИКСИРОВАНИЮ ИХ СЛОВ, ИХ ЖИЗНИ – БУКВАЛЬНО НА ИХ ГЛАЗАХ? – Нет, я пытаюсь, мучительно пытаюсь запоминать, хотя надо уже плюнуть на все прили-чия. Память-то с возрастом не молодеет. Помните, Толстой писал в дневнике: «Старею. Путаю имена сыновей. Не важно! Все – дикие». Так вот, я еще стараюсь оставаться в рамках светского общения. Игорь Губерман, у кото-рого в кармане всегда блокнотик и карандаш, рассказывал мне, что, услышав или увидев что-то ценное, немедленно отлучается в туалет, и там, присев на краешек унитаза, аккуратно все зано-сит в блокнотик. И ведь это – человек, который и сам чуть ли не ежеминутно извергает афориз-мы и каламбуры, которому, казалось бы, можно и побрезговать оброненной кем-то фразой… Но вечный хищный тонус охотника за скальпами… И ведь знаете, надо ж еще приличную мину со-блюсти. Картинка по теме: Недавно я заскочила к своему врачу – выписать рецепт. В приемной передо мной уже си-дят две пожилые дамы, и в кабинете, судя по голосам – еще одна. Причем, кабинет от прием-ной отделяет тонкая стенка, так что врачебная тайна отдыхает. А если еще учесть, что к нашему «русскому» доктору записываются в основном «русские» пациенты… можешь быть уверен, что весь городок скоро будет в курсе всех твоих немочей. Короче, пристраиваюсь я в очередь, а за стенкой, между тем, идет беседа врача с паци-енткой: – Доктор, выпишите мне яду! – Я не выписываю ядов, у меня другая профессия. – Нет, выпишите мне яду, я не буду больше жить с такой болью в колене!!! – Так, хорошо, яду. Что еще? – И лекарства на три месяца… В эти же мгновения другое мое ухо фиксирует неспешную беседу тех двух дам, которые сидят в очереди передо мною: – Вы слышали, у Гуревича жена умерла. Бедный, он так страдает… На нем просто нет лица! – Ай, оставьте, на нем есть лицо! На нем нет чистой рубашки. Ну, ничего: вот она умер-ла, вот он ее похоронил, скоро женится, и на нем будет лицо, и на нем будет чистая рубашка! Наконец, из кабинета выходит любительница ядов, и входит следующая пациентка. Эта как раз к лекарственным препаратам относится с подозрением: – Доктор… вы мне сказали пить две таблетки: красненькую и желтенькую. – Да-да. Одну вы принимаете до еды, другую – после. – Доктор… я как раз хотела спросить: можно я буду принимать только красненькую? – Да что вы, это разные лекарства от разных болезней! Будьте любезны – одну до еды, другую – после! – Знаете, доктор… тогда я буду принимать только желтенькую… В кабинете наступает зловещая тишина, как перед взрывом. |
