|
Наконец, вскипающий голос доктора: – Послушайте: Фишер и Фридман – это одно и то же?! Снова тишина, озадаченная… – А я с ними не знакома… – наконец, искренне отвечает дама. И я, закусив губу, сижу с каменным лицом, чтобы, выйдя из кабинета врача, тут же за-писать на обороте рецепта не только «слова песни», но и интонацию – что не менее важно. – ВЫ СЧИТАЕТЕ, ЧЕЛОВЕКА МОЖНО ОБУЧИТЬ ПИСАТЕЛЬСКОМУ МАСТЕРСТВУ? – Нет, конечно. Это все равно, что учить ребенка ходить, объясняя – какой ногой и как ступать. Но образовать его, обучить каким-то расхожим приемам ремесла – можно вполне… Скажем, погрузить в среду, которая отшлифует дарование… Картинка по теме: Году в восемьдесят пятом мы с Борисом оказались в Доме творчества писателей в Гаграх. Познакомились там с трогательным старичком, не помню, как его звали, – скажем, Степан Ильич. Оказалось, что Степана Ильича только три года назад приняли в Союз писателей. А до этого он всю жизнь был замдиректора по хозяйственной части Дома творчества «Пере-делкино». И всю жизнь писал стихи, допекая известных писателей, постояльцев «Переделкино», просьбами прочитать и «дать свою оценку». Говорил он размеренно, степенно, таким эпическим зачином: – Да-а… У нас каждый год поэт Луговой живал, по два, по три месяца… Да-а… И я од-нажды решил ему стихи показать, попросил нашего директора – они с Луговым были прияте-лями, – чтобы составил протекцию. Тот все выяснил, договорился, и сказал мне: – По вечерам Луговой медитирует. Вот как увидишь вечером, что свет у него зажегся, – выжди часа два, потом иди… Да-а… Я так и сделал… Поднялся по лестнице, постучал… услышал: «Войдите!»… Открыл дверь и вошел. Луговой сидел на полу, в позе лотоса. Принял меня приветливо, но подниматься не стал. Взял тетрадку с моими стихами… глазами по строчкам побежал, кивал, кивал… Что-то хвалил… Да-а… Одну строку только раскритиковал. Там у меня такое слово было – «стезя». Он ногтем эту строку отчеркнул и сказал: «„Стезю“ – к ебене матери!» Между прочим, этот Степан Ильич потом и в Литературный институт поступил, в се-минар Михаила Светлова. Рассказывал, что на первом занятии Светлов велел каждому сту-денту-новичку прочесть по одному своему стихотворению. Пока ребятки завывали, Михаил Аркадьевич сидел, дремал… Когда отчитал свои вирши последний студент, Светлов открыл глаза и сказал: «Ну, поэтов из вас не выйдет, а стихотворцев я из вас сделаю. Стоить это бу-дет недорого: бутылку водки». – ПОХОЖЕ, ТЕМА «СВЕТЛОВ И ВОЗЛИЯНИЯ» НЕИСЧЕРПАЕМА. ВАМ НЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО МНОГИЕ ИСТОРИИ НА ЭТУ ТЕМУ ВОЗНИКЛИ УЖЕ ПОСЛЕ СМЕРТИ ПОЭТА? – А это неважно. Кристаллизация мифа – дело обычное в том, что касается биографии зна-менитых людей. Процесс активизируется именно после того, как человек умирает. Ведь, если вдуматься, на всем протяжении истории культуры мы имеем дело с мифами. Они возникают при жизни творца (или сразу с его смертью), отвердевают, обрастают деталями, служат основой для творчества более поздних поколений творцов. Возьмите заведомо сомнительную легенду о Моцарте и Сальери. Сколько споров она породила. Но и гениальную пьесу Пушкина – тоже. Кстати, о Сальери, Моцарте и… опять же, Михаиле Светлове. Возможно, очередная байка. Возможно, миф. Светлова обсуждали на заседании бытовой комиссии Союза писателей, ругали за пьянство. Тот слушал-слушал, наконец, вспылил: – Да что вы пристали! – говорит. – Все великие пили! – Кто – пил? – Да все: Мусоргский пил, Глинка пил, Моцарт пил… – Что?! Что Моцарт пил-то?! – возмутился кто-то из партийных функционеров. |
