|
КАК ВЫ ОЦЕНИВАЕТЕ МЕСТО ПИСАТЕЛЯ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ? – Можно, дня начала я спихну вас с высокой темы? Знаете, вот как летом, на речке паца-ны: ты стоишь на вышке, весь в пупырышках, собираешь силенки и мужество, чтобы прыгнуть «ласточкой», а сзади к тебе уже подкрался дружок, и ка-ак даст пенделя! И ты летишь в воду под общий хохот – уж как получится, иногда сверкая задницей. Бог с ним, этим высоким насестом, на котором восседает – или восседал – российский пи-сатель. Кстати, не помню кто – кажется, Генрих Бёлль – говорил, что место писателя в западном обществе помещается, конечно, выше статуса дрессированного тюленя, но значительно ниже статуса уличного акробата. По поводу общественного, то бишь народного сознания, на которое как бы «влияли» писа-тели: это пресловутое сознание на любое влияние всегда имело свой, подчас довольно скабрез-ный ответ – какие-нибудь неприличные частушки, поговорки, песенки. Помните: «Писателя храфа Толстова-а я есть незаконнорожденный вну-у-ук. Подайте мне что-нибудь та-ко-ва-а из ваших ма-азо-листых ру-ук»… Или: «А нужник те кто будет чистить – Пушкин?» Знаете, что такое – писатель? Не так давно в Москву приезжал некий французский литератор по имени Жан Бло. На де-ле-то его звали просто: Александр Блок. Очень уже старый человек, за девяносто лет. В начале прошлого века его родители эмигрировали из России во Францию. И когда мальчик подрос и, как положено, принялся рифмы лепить, он обнаружил, что некто под именем Александр Блок стихи уже писал, и неплохие стихи. Тогда юноша взял псевдоним, вполне французский. Но рус-ский язык не забыл, во всяком случае, очень достойно выступал на нем перед публикой. Между прочим, рассказывал: – Когда я был маленьким, то ходил с отцом в кафе и очень там скучал. Отец разговаривал с какими-то взрослыми дядями, а я скучал, скучал… И только будучи уже взрослым, понял, что то были – Бунин, Набоков, Алданов… А тогда я страшно скучал… И вот из зала ему задали примерно тот же вопрос, что-то такое о месте писателя в совре-менном мире. Жан Бло улыбнулся и сказал: – Друзья мои, давайте вместо заумных рассуждений я просто расскажу вам притчу. Дело происходит в начале двадцатого века, на Бруклинском мосту. Сидит слепой нищий и держит в руках картонку, на которой написано: «Подайте слепо-му!» К нему подходит молодой писатель и спрашивает: – Ну, и много тебе подают? – Два, три доллара в день, – уныло отвечает слепец. – Дай-ка мне твою картонку! – говорит писатель, достает карандаш, что-то пишет на оборотной стороне слезливого воззвания и отдает нищему: – Теперь будешь держать ее вот так! Проходит месяц, другой… Снова появляется молодой писатель на Бруклинском мосту, подходит к слепому нищему: – Ну, сколько сейчас тебе подают? Тот узнал его голос, страшно обрадовался, за руку схватил: – Слушай, слушай! Теперь я имею двадцать, тридцать долларов в день! Скажи, что ты там такое написал?! – Все очень просто, – ответил молодой человек, который мог лишь мечтать о таких го-норарах. – Я написал: «Придет весна, а я ее не увижу…» Вот и все. Магия слова; неуловимое, необъяснимое очарование фразы, поставленной в нужное место. В конце концов, обаяние и масштаб личности. Ну, и владение ситуацией, умение перевоплощать жизнь – в литературу, и талант мгновенного включения в игру. Ведь у писателя иное, чем у других людей, устройство психики. Писатель с рождения ви-дит мир иначе, чем остальные. Он посторонний в нем: не живет, а наблюдает. Вы смотрите на пейзаж с моего балкона и видите россыпь огней, среди которых выделяется яркий зеленый фо-нарь на башенке вдали. |
