|
В этом месте рассказа Инна Люциановна сделала коротенькую паузу и сказала мне: – Понимаешь? Когда бы и где бы ты ни вышла на публику, ты должна немедленно взять их за шкирку В первое же мгновение. Во второе – будет поздно. А когда они уже твои, ты можешь читать им телефонную книгу, или правила противопожарной безопасности. – ВЫ ХОТИТЕ СКАЗАТЬ, – ЧТОБЫ ЗАВОЕВАТЬ ВНИМАНИЕ ЧИТАТЕЛЕЙ, ЛИТЕРАТОР ДО ИЗВЕСТНОЙ СТЕПЕНИ ДОЛЖЕН БЫТЬ ТРЮКАЧОМ? – Он во что бы то ни стало должен владеть ситуацией, иными словами, должен постоянно держать внимание читателя. Возможно, кто-то назовет это трюкачеством. А кто-то с восхищени-ем будет следить за стремительным сюжетом… Разумеется, литературное произведение – это не лекция, а сложная художественная структура. Между прочим, этот, поистине лоцманский та-лант лавирования пригождается в литературе точно так же, как и в жизни. И на эту тему вот вам еще одна история с другим уже писателем. Обозначим его К. Картинка по теме: В семидесятых годах К. – по совсем другой, не литературной, а дипломатической линии – работал в Вене. Слишком себя не обременял, вел довольно свободный образ жизни, закрутил интрижку с австрийской баронессой… Надо сказать, муж: этой баронессы – само собой, ба-рон, – был не только одним из богатейших виноделов, но и великим дегустатором вин. И одна-жды баронесса решила пригласить своего возлюбленного К. на обед, в родовой замок барона. А чтобы К. не выглядел на обеде парнягой из ростовской подворотни, с «Солнцедаром» за пазухой (он, между нами говоря, был как раз тем парнягой из ростовской подворотни), баронесса рас-крыла ему главный секрет мужа: на обеденный стол барон собирался выставить бутылку розо-вого лафита «Ротшильд», урожая 1929-го года, августа месяца. И вот К. подъезжает на такси к замку, долго идет по подъездной аллее, на ступенях его встречает дворецкий и провожает длинной анфиладой залов, мимо бесчисленных портретов родовитых предков барона… наконец, вводит в столовую, где уже накрыт обеденный стол. Сервировка соответствующая – старинное фамильное серебро, севрский фарфор XVI века… Появляется барон и торжественно ставит на стол чуть запыленную бутылку вина. Тут уместно объяснить, в чем ценность конкретно этого розлива. Дело в том, что именно в авгу-сте 29-го года была какая-то особенно подходящая для виноградников погода, и над каким-то там восточным склоном главного виноградного холма на реке Мозель, солнце, скажем так, стояло на полторы минуты дольше, чем положено… отчего изготовленное из данного виногра-да вино обладает каким-то особым вкусом, отличить и расчувствоватъ который под силу лишь узкому кругу избранных дегустаторов. Короче, бутылок этого урожая в мире осталось пять-шесть. Одна, скажем, в подвалах Ватикана, вторая, предположим, у какого-нибудь эмира, третья – в винном погребе поместья принца Уэльского… А четвертую, вообразим уже, наконец, и такое – приобрел этот самый ба-рон на каком-то закрытом аукционе вин. И вот он сам, отстранив лакея плавным движением подбородка, торжественно раскупо-ривает бутылку и наливает вино в бокалы. К. отпивает глоток. И одобрительно произносит: – Хм!.. Розовый лафит? Лицо барона расплывается в улыбке. Сюрприз. Он видит, что гость баронессы – человек, разбирающийся в винах. Это хозяину приятно… К. отпивает второй глоток. Задумчиво вытягивает губы трубочкой, причмокивает… – «Ротшильд»? – добавляет он. Барон в восторге. Он изумлен. Тихо аплодирует. Однако лицо его озаряется явной трево-гой: неужели К. – специалист, дегустатор, подстать ему, барону? Наступает напряженная пауза. Встревоженные предки винодела внимательно следят из золоченых рам за развитием сюжета… К. |
