|
Барон в восторге. Он изумлен. Тихо аплодирует. Однако лицо его озаряется явной трево-гой: неужели К. – специалист, дегустатор, подстать ему, барону? Наступает напряженная пауза. Встревоженные предки винодела внимательно следят из золоченых рам за развитием сюжета… К. отпивает еще вина, держит во рту… замирает… Говорит осторожно: – Похоже… двадцать… девятый год… Барон становится апоплексического цвета. Еще мгновение, и он упадет в обморок! И наш К. понимает, что старика сейчас хватит удар. Тогда он быстро отпивает еще глоток уникального вина и великодушно выпаливает: – Июль! Кровь отливает от щек барона. Он набирает в грудь воздух и торжествующе кричит, топая ногами: – Август! Август!!! А-а-а-в-гу-у-уст!!! – ВЫ ЭТУ ИСТОРИЮ ПРИДУМАЛИ? – Нет. Только чуть олитературила. Это и есть: владение игровой ситуацией. Тот самый ры-чаг, ручка которого, по замечательному определению Бабеля, должна всегда находиться в руке профессионала и обогреваться. – ГДЕ ВЫ БЕРЕТЕ СЮЖЕТЫ СВОИХ КНИГ? – Самый распространенный вопрос, и труднее всего на него ответить. Иногда хочется ска-зать: где наклонилась, там и подобрала. Но это и правда, и неправда. О чем бы ни рассказывал писатель, история его жизни и история его души – единственный сюжет, который он пишет, по-ка дышит. И уверяю вас, не шутя: есть писатели, которые много бы отдали за возможность опи-сать свои похороны. – А КОГДА ПИСАТЕЛЬ МОЖЕТ СКАЗАТЬ СЕБЕ, НАКОНЕЦ, ЧТО СТАЛ АБСОЛЮТНЫМ ПРОФЕССИОНАЛОМ? В ТРИДЦАТЬ ЛЕТ? ПЯТЬДЕСЯТ? ВОСЕМЬДЕСЯТ? МАСТЕРСТВО, ВООБЩЕ, – ОНО ЗАВИСИТ ОТ ВОЗРАСТА? ТОГДА ВЫ ПРОСТО – ИЗВИНИТЕ – ПАТРИАРХ, ВЕДЬ ВЫ ОЧЕНЬ РАНО СТАЛИ ПУБЛИКОВАТЬСЯ? – В шестнадцать лет. То есть, не слишком далеко от того возраста, когда отучаются от соски и приучаются к горшку. – И КАК-ТО СРАЗУ, ЕСЛИ НЕ ОШИБАЮСЬ, СТАЛИ ИЗВЕСТНЫ? – Да, это была такая общегородская слава, с плавным переходом в славу всенародную, медно-трубную. И ничего удивительного – журнал «Юность» был самым тиражным в Советском Союзе литературным журналом. Мне и сейчас приходится втолковывать разным славистам и западным журналистам, что произнесенная мною цифра тиража «Юности» – три миллиона, – это не плохой мой английский, не оговорка и не хвастовство. На меня подозрительно смотрят, осторожно поправляют – три тысячи? – Нет, – терпеливо повторяю я. – Три миллиона экземпляров. – Э-э-э… – деликатно жуют губами мои собеседники. – Вы хотите сказать – ТРИДЦАТЬ тысяч?! – Миллиона, – раздраженно говорю я. – Три! – Как?! Неужто ТРИСТА тысяч?! Так что, кроме «гражданских лиц» меня читали уголовники, моряки и солдаты, – вы только представьте в реальности этот безумный тираж, который, помимо подписчиков, библиотек, университетов-школ и детских садов распределялся по тюрьмам, воинским частям и кораблям военно-морского флота. А ведь публикация в журнале «Юность» – в отличие от, скажем, «Нового мира» или «Знамени» – предварялась фотографией автора. Я немедленно стала получать страстные письма! Какой-нибудь Коля Петров по кличке «Чекушка», осужденный по статье за пьяную драку с нанесением жестоких телесных поврежде-ний, писал, что освободится через полгода, приедет, и тогда мы сможем пожениться. Раза три перед подъездом школы меня ждали бритоголовые личности с вялым букетиком ромашек в руках. Словом, это была настоящая народная слава. Долго меня папа в школу провожал… – А КАК ВЫ УГОДИЛИ В «ЮНОСТЬ»? – Да по наглости провинциальной… Я строчила рассказики всегда, сколько себя помню, лет, по-моему, с девяти. |
