— Уж извините, зато от чистого сердца, — оправдывалась девочка. — Не умею я чувствовать наполовину.

— Здравствуй, Веня, здравствуй, голубчик, — протиснулась к своему старому знакомому и Ася.

— И мне позвольте пожать вашу лапку: я — Маша Попова, или Мишенька Косолапый, по прозвищу, и тоже большая приятельница вашей Доси. А вы знаете: друзья наших друзей — наши друзья, или что-то такое в этом роде, и потому будем с вами друзьями, и баста, — прогудела по своему обыкновению девочка.

За нею протянули руки маленькому горбуну Марина Райская, сестрички Павлиновы и Миля.

Они все давно уже знали Веню по рассказам Доси, не жалевшей красок для описания своего «ужасно милого» и «совсем-совсем особенного ребенка», которого она с самой лестной для него стороны аттестовала девочкам.

И немудрено поэтому, что Веня видел сейчас вокруг себя самые ласковые и самые доброжелательные и сочувствующие лица.

И заметно робевший и смущавшийся до этой минуты мальчик начинал понемногу приходить в себя.

Но вот его глаза встретились с выпуклыми, поминутно щурившимися глазами высокой девочки, рассматривавшей его так, точно он был какою-нибудь диковинною зверушкой. И до чуткого слуха Вени явственно долетела произнесенная шепотом этого надменного вида девочкой фраза:

— Я не понимаю, что они все так обрадовались, Миля? Пришел какой-то жалкий уродец, они встречают его, как принца. И одет-то как, ты только взгляни, Миля! Хороши у Лисички друзья, нечего сказать. Да у нас моя maman его дальше кухни ни за что бы и не пустила.

— Кого это «дальше кухни не пустила»? — успевшая поймать последние слова Зины Баранович осведомилась Соня-Наоборот, в то время как Веня багрово покраснел от стыда и обиды. И, не слушая ответа пролепетавшей что-то Зины, без церемонии бросила ей в лицо с мгновенно вспыхнувшим гневом взглядом:

— Чем вы недовольны, госпожа аристократка? Нашим обществом, кажется? Так зачем же вы пожаловали в наше плебейское общество сегодня, m-lle Зизи? Сидели бы с вашей Милечкой в классной да восторгались бы вашим аристократическим происхождением!

— Чего же мне особенно восторгаться? Восторгаются только выскочки, а не те, кто родился и вырос в аристократическом кругу, — послышался заносчиво-гордый ответ Зины. — И чем я виновата, право, что мои maman и papб принадлежат к высшему кругу, а не какие-нибудь мелкие дворянчики, купцы или мещане? Ведь моего происхождения никак нельзя переделать, даже если бы я и сама этого пожелала, раз я родилась в знатном доме и принадлежу к высшему кругу, — жеманно потупилась Зина.

Но уже никто не слышал того, что она говорила, потому что в этот миг исчезнувшая, было, из приемной Дося снова вернулась сюда, и на этот раз не одна. Таща за руку высокого, худого, бородатого человека, в матросской куртке и с такой же фуражкой в руках, она лепетала, не останавливаясь ни на секунду:

— Вот рекомендую, девочки, Иван Павлович Дубякин. Венин папа. Он много лет плавал по морям и повидал немало на своем веку чудес на свете. А это — мои подруги, Иван Павлович, которые на своем веку еще ровнехонько ничего не видали. Итак, знакомьтесь, пожалуйста, господа.

При этих словах пансионерки, все как одна, за исключением Зины, низко присели перед гостем по заведенным правилам пансиона.

Иван Павлович, не привычный к таким приветствиям, смущенно поклонился низким поклоном. Но вот глаза Дубякина неожиданно остановились на лице Зины, продолжавшей стоять с надменным видом несколько в стороне от остальных подруг.

И эти глубоко запавшие, обведенные синевой вследствие недавно перенесенного им серьезного недуга, глаза вдруг оживились и блеснули неожиданной радостью.

— Зиночка! Вот где пришлось встретиться! — вырвалось из впалой груди Дубякина.