Для начала Сиверову пришлось побеседовать с врачом-психиатром, который внешностью, да и белым халатом больше напоминал мясника, чем доктора: сильные волосатые руки, рукава закатаны до локтей, толстая, апоплексически красная шея и немигающий взгляд маленьких темно-карих глаз.

Взгляд был настолько острый, что временами Глебу казалось, будто у врача вместо зрачков блестящие шляпки двух маленьких никелированных гвоздиков. Ему слабо верилось в то, что сказал Потапчук, будто бы в психиатрической больнице, начиная с 1991 года, у ФСБ больше нет своих врачей, и именно поэтому заниматься малолетним хакером придется ему, Слепому. Вот этот вполне мог быть «нашим человеком».

– Его устроил в лечебницу доктор Притыцкий, – говорил Глебу Потапчук.

Доктор Притыцкий собственной персоной и сидел сейчас перед Слепым в жестком, обтянутом искусственной кожей кресле, которое при каждом движении противно скрипело. Психиатр говорил банальные заученные фразы, которые изо дня в день повторял всем больным, о том, что заведение, где он работает, несправедливо называют в народе сумасшедшим домом, что это такая же больница, как и все остальные… Говорил о том, что психические расстройства – такие же болезни, как простуда, грипп, воспаление легких, от которых никто не застрахован.

– ..это такие же болезни, – донеслось до слуха Глеба, – как и простудные заболевания. Вот сели вы под форточку, вас и просквозило. А точно такой же человек или даже менее устойчивый к болезням, чем вы, ходит по улицам абсолютно здоровый, потому что ему повезло, он не попал под сквозняк.

– Я все это прекрасно понимаю, – кивнул Глеб.

– Естественно, тут, как и на каждого терапевтического или хирургического больного, приходится налагать определенные ограничения. Не могут же, например, доктора позволить человеку с плохим зрением водить машину. То же самое и с вами.

– Да-да…

Глеб усмехнулся.

«Пусть себе лишают водительских прав Федора Молчанова, чьим именем я сегодня назвался, Глеб же Сиверов, строго говоря, еще больший „лишенец“, – у него нет даже документов. Этот человек погиб в Афганистане и даже похоронен. Единственный документ, который на него сегодня существует, – это свидетельство о смерти. И самое странное – полное лишение всяческих прав делает его одним из самых свободных людей в мире. Именно благодаря этому в ФСБ ему и поручают выполнение самых сложных заданий: ведь человека, которого не существует, невозможно обязать скрупулезно выполнять предписания законов. Он действует, лишь руководствуясь собственными представлениями о справедливости и целесообразности».

И хотя Глеб Сиверов слушал доктора вполуха, не вникая в суть сказанного, он знал: если понадобится – вспомнит любую фразу, произнесенную психиатром.

Уж так был устроен мозг Глеба – все когда-либо увиденное или услышанное намертво отпечатывалось в его памяти.

Пока врач говорил. Сиверов изучал кабинет. Стеклянные шкафы с медицинскими инструментами, напоминавшие витрины в магазине хозтоваров или же выставку мелкой скульптурной пластики. Громоздкий стеллаж, заставленный книгами, среди которых попадались фолианты с «ерами» и «ятями». Несгораемый шкаф с несложным замком, который, если понадобится, Глеб смог бы открыть простой канцелярской скрепкой за пару минут, два телефона – один внутренний, другой городской. И конечно же – веяние последних лет – добротный компьютер с большим монитором. Компьютер стоял на письменном столе, развернутый тылом к посетителям.

Вид получался неприглядный: множество кабелей свисало, словно внутренности из распоротого живота.