Конечно, он получил по заслугам. Но когда Сашка мысленно видел его серое лицо, лопнувшую кожу, красное, сочащееся кровью мясо, ему резко становилось плохо. Теперь он понимал Вегу. Нельзя мучить живое. Потому что от этого больно всем. Если ты нормальный человек – тебе тоже будет больно. Даже если мучается твой враг.

Вот Сашка и носил в себе эту боль, словно клубок колючей проволоки или сгусток свернувшейся черной крови.

– Бита… – Череп, похоже, тоже не горел желанием вспоминать бывшего друга. Все-таки Череп Биту бросил… умирать бросил, если честно. Но Вега об этом молчала, и Сашка, глядя на нее, молчал тоже.

– Бита в Петрозаводске, все там же. Состояние, типа, стабильное. Но… сам понимаешь. Стабильно плохое. У него там и ожоги, и болевой шок. И еще… Я слышал, наша главная говорила, – с мозгами у него чего-то, не то кислородное голодание, что ли? В сознание он не приходит. В отключке. Но, типа, надежда еще есть.

– Ясно… – Сашка не почувствовал ни радости, ни тоски – ничего. Только колючка царапнула по сердцу и улеглась на прежнее место. Будто камень в болото бросили – бульк! – и темные круги пошли по темной воде.

– Ладно, пойду я.

– Погодь! А тебе, это, сон такой не снится? Про черные головы? – подал голос Сява. – Мне все время снится, короче, – будто у меня башка вся в смоле и без глаз. И пацаны тоже – как зомби, короче, только страшнее. А ты спичкой так – шшширк! – и поджигаешь нас всех… Дурацкий сон это, но все снится и снится! Ночью и так спать не могу, верчусь, как Бобик на вулкане, а тут еще байда эта со смолой. Просыпаюсь весь мокрый, руки дрожат, во рту как эскадрон ночевал…

Сашка внимательно выслушал Сяву, склонил голову:

– Извини. Я постараюсь вам не сниться больше…

И вышел.

На крыльце он вдохнул легкий ветер, несший куда-то пушинки одуванчиков, достал свою вновь обретенную мобилу. Мама ему купила еще одну – он ей наврал, что старую потерял на пожаре. Теперь придется заливать ей, что пожарные ее нашли, она все равно ничего проверять не будет. Ладно, два телефона лучше, чем один.

Впереди была свобода.

Он постоял, сжимая в каждой руке по телефону, выбрал старый и набрал номер Веги.

– Да что ты зациклилась – боишься, боишься? Теперь уже не боюсь. Вернее, мне страшно, но я не боюсь. Понимаешь?

– Ага. Ну, давай тогда, с Богом…

Сашка медленно шел по коридору.

Кажется, это уже было в его жизни. Или во сне?

Привычный обшарпанный больничный коридор, крашенный болотной масляной краской, словно медленно наклонялся к нему. Со стен на него в упор пялились чьи-то глаза – они плавали в тусклой зелени, как амебы. Или росянки. Хищное растение росянка пожирает мух и комаров, а похожа она на зеленый глаз с длинными ресницами. Эти глаза тоже были хищные. Когда Сашка подходил к ним ближе, они словно медленно тонули в зеленой глубине стен, чтобы потом всплыть за его спиной, блистая влажными белками в красных прожилках.

В кулаке его тихонько возился, ерзал склизкий шарик.

Впереди на ступеньках виднелись следы – черные отпечатки босых ног. Похоже, человек, прежде чем войти сюда, хорошенько потоптался в мазутной луже. Сашка осторожно двинулся по ступенькам, тщательно обходя мазутные кляксы. Глаза на стенах взволнованно заметались.

Поворот, ржавые перила. На его пальцах остались хлопья серого пепла и налет рыжей ржавчины. Черные следы вдруг вспыхнули и загорелись. Он постоял немного, пережидая, когда исчезнет огонь, но следы пылали ровным пламенем и не собирались гаснуть.