– Вам кого? – спросили низким грудным женским голосом.

– П-пелагею, – заикаясь, произнесла Жанна.

– Бабку Пелагею, – жмурясь от яркого света, добавил я.

– Проходите, – был краток ответ хозяйки.

Луч фонаря опустился вниз, освещая нам пол сеней. Мы вошли. Дальше оказалась еще одна дверь. Она была открыта. Из проема лился тусклый свет.

– Шагайте смело, – послышался за нашими спинами ободряющий голос хозяйки. Входная дверь хлопнула. Лязгнул дверной засов.

Путь назад был отрезан. От этого у меня по спине побежали мурашки. Жанна взяла меня за руку и крепко сжала мне пальцы. Видимо, и она себя чувствовала не очень уютно.

Мы вошли в большую комнату. Я начал озираться по сторонам. Окна комнаты и впрямь выходили во двор и к тому же были завешены плотными шторами. Посреди комнаты горела керосиновая лампа. С низких потолочных балок свисали пучки сушеных трав. В углу напротив двери стоял огромный резной буфет с множеством мелких ящичков. На нем лежало что-то очень странное, но разглядеть я это не мог, свет был слишком уж

тусклый.

Слева от двери добрую половину стены занимала огромная печь. Я видел такие только на иллюстрациях к русским народным сказкам. Рядом стоял самый настоящий ухват. В общем, сплошная экзотика.

– Чего застыли? Садитесь, – отвлек меня от задумчивого созерцания голос хозяйки.

Оглянувшись на нее, я разинул рот от удивления. Перед нами с Жанной стояла совсем не бабка, а женщина лет тридцати. Лицо круглое, без единой морщины.

– Чего таращишься? – усмехнулась она.

– Разве вы Пелагея? – вырвалось у меня.

– Она самая, – вновь улыбнулась хозяйка. – С тех пор как окрестили, так и зовут.

– А-а… это… бабка… Нам говорили, – не слишком связно выразил следующую свою мысль я.

Жанна нахмурилась и ткнула меня в бок. Мол, лучше молчи.

– Да бабка я, бабка, – поспешила внести ясность Пелагея. – И прошу не удивляться. Бабка – это в данном случае не возраст, а, так сказать, профессия.

– Понятно, – пробормотал я, хотя, честно сказать, совершенно ничего не понимал и вновь принялся изумленно ее разглядывать.

Темный платок в мелкий цветочек повязан по самые брови, полностью скрывая волосы женщины. Платье, тоже темное, широкое, доходило ей почти до пят.

– Да что вы столбами стоите? – вновь обратилась к нам хозяйка. – Снимайте куртки, вешайте на гвоздик и садитесь на лавку.

Из стены у двери торчали четыре гвоздика. На одном из них висела длинная коричневая дубленка вполне современного вида. На другом – песцовая шапка. А на два свободных мы с Жанной водрузили свои куртки, после чего уселись на широкую отполированную временем до зеркального блеска деревянную лавку, стоявшую вдоль стола.

Пелагея опустилась на лавку напротив.

– Ну, рассказывайте. – И мы ощутили на себе пристальный взгляд ее колючих серых глаз.

– Мне дала ваш адрес Ольга Николаевна, – тихо произнесла Жанна. – Вы очень ей помогли.

– Я многим помогла, – без ложной скромности отозвалась «бабка» Пелагея. – Какая же Ольга Николаевна, дай бог памяти?

– Ну, она такая небольшая, худенькая, – начала Жанна.

– С пожаром в квартире и сломанной ногой, – добавил я.

– Помню, – едва заметно кивнула Пелагея.

– Ну, вот, – снова заговорила Жанна. – А моя мама ее близкая подруга. И Ольга Николаевна уверяет, что нас с мамой тоже сглазили. И только вы можете нам помочь.

– Тогда мне нужны подробности. – Пелагея по-прежнему пристально изучала Жанну. – Рассказывай все по порядку и как можно подробней.