Это редкий проблеск «старого Жан-Клода» на публике. Его американский имидж обкорнан и приглажен, чтобы избежать как раз таких вспышек. «Шевроле» платит ему не за то, чтобы он говорил, что думает, но за то, чтобы он продавал машины, – а такого не добьешься, предлагая самодовольным старикам отвалить. Нельзя даже признавать, что французское правительство платило тебе, чтобы ты был лыжником, потому что так делается во Франции и большинстве других стран, и все, родившиеся после 1900 года, назовут это вполне естественным. Но когда продаешь «шевроле» в Америке, надо почитать мифы и умонастроения своего рынка: улыбаться как Горацио Олджер, воздавать должное отцу и матери, которые никогда не утрачивали веры в тебя и даже заложили свои слитки, когда настали тяжелые времена.

* * *

Любой, видевший, как мы покидали шоу Купа, неминуемо предположил бы, что Ж.-К. ходит с пятью или шестью охранниками. Я до сих пор не уверен, кто были остальные. Лен Роллер всегда был рядом, а еще враждебный, с колтунами в волосах гад, из того пиар-агентства «Шевроле», которое заправляло Автомобильным шоу, – он еще в начале отвел меня в сторонку, чтобы предупредить, что Роллер «тут только гость, а заправляю всем я». Роллер над инсинуациями посмеялся, сказав:

– Он только так думает.

Остальных даже не представили: они только открывали двери и возили нас туда-сюда. Это были крупные неуверенные в себе парни, крайне вежливые – на манер вооруженных служащих бензоколонки.

С Товарного рынка мы рванули по бесплатной трассе на автошоу – и тут до меня дошло: Амфитеатр Скотоводческого рынка. Огромная тачка везет меня по бесплатному шоссе, я слушаю дурацкие шутки, зажатый на заднем сиденье между Килли и Роллером. А ведь меня тащат прямиком на гребаную скотобойню, где мэр Дейли похоронил демократическую партию.

Я там бывал раньше и хорошо помню это место. Чикаго, этот вонючий зоопарк, эта злобно ухмыляющаяся, воняющая слезоточивым газом свалка старых автомобилей, а не город, элегантная гора валунов, монумент всей жестокости, глупости и продажности человеческого духа.

* * *

Массы явились глазеть на новые модели. Жан-Клод четко по часам исполняет свой номер: в час, в три, в пять, в семь, в девять. Четные часы – за О. Джей Симпсоном.

Баркер: Скажите, О. Джей, вы быстрее вон той машины?

О. Джей: Вон того обалденного «шевроле»? Не, мужик, эта штука – единственное, что быстрее меня… ха-ха…

Тем временем я сидел, развалясь на складном стуле возле экспоната «Килли», и, куря трубку, мрачно размышлял о призраках сего места, как вдруг передо мной оказались три мальчишки в рубашках «Басе Виджанс и Пендлтон».

– Вы Жан-Клод Килли? – спросил один.

– Ага.

– Что вы делаете?

«Ах ты, мелкая пустая башка, что, по-твоему, черт побери, я делаю?» Но ничего такого я не сказал, а задумался над вопросом.

– Ну, – наконец, протянул я, – просто сижу, курю марихуану. – Я поднял повыше трубку. – Я от нее так на лыжах гоняю.

Глаза у них выпучились – ну впрямь незрелые грейпфруты. Они смотрели и смотрели, наверное, ждали смешка, а после попятились. Пять минут спустя они все еще пялились на меня, прикорнув в двадцати футах за небесно-голубым «Шевроле Z-28» на медленно крутящемся постаменте-вертушке. Помахав им трубкой, я улыбнулся как Губерт Хамфри… но они в ответ не помахали.

Номер Килли на автошоу сочетал раздачу автографов с интервью, вопросы задавали Роллер и серебряная блондинка в прорезиненных брюках-стрейтч. Ребята из «Шевроле» соорудили подиум из фанеры рядом с «Z-28», – все твердили, дескать, она новая и «спецмодель», но выглядела она как любая другая «камаро» с багажником для лыж «Хид Ски» на крыше.