Но Севергу не грело её утешение. Измученно опустившись на свою лежанку, она не сразу смогла приняться за еду: её мучил стыд и усталость. «Докатилась, – горько думала она. – Даже сама себя прокормить не могу».

О том, что ей когда-нибудь станет лучше, и мечтать не приходилось. Могло стать только хуже – как, собственно, и происходило день ото дня. Охотиться навья могла только на клюкву да бруснику, но даже это спокойное и несложное занятие выматывало её. Птаха показала ей тропинки среди болот, но ходить всё равно приходилось осторожно, с палкой, прощупывая почву перед каждым шагом. А однажды, бродя с корзинкой по ягодным местам, Северга увидела Птаху с какой-то девушкой из Стаи. Пепельно-льняные волосы та носила распущенными, только плетёное очелье из кожаных ремешков с подвесками из бусин и перьев украшало её голову. Притаившись за толстым стволом, Северга диву давалась: она никогда не видела Птаху такой весёлой и озорной. Вместе с белокурой девушкой она бегала, прыгала, резвилась и хохотала, и их смех перекликался светлым звоном в туманной чаще. Вдруг Птаха, прижав девушку к дереву, накрыла её губы своими. Подруга не противилась поцелую, но потом мягко отстранилась, держа Птаху за плечи.

– Нет, не здесь... Здесь могут увидеть. Если матушка узнает, может не поздоровиться и мне, и тебе!

Раздосадованная Птаха не заметила Севергу, а её белокурая приятельница стрельнула светлыми, серовато-голубыми глазами в сторону навьи. В её взгляде не было ни страха, ни удивления, только молодое любопытство и озорные искорки.

Вскоре девушка сама явилась к ним в шатёр, и не с пустыми руками – с берестяным ведёрком местного дурманящего напитка – медово-ягодной бражки пополам с отваром повалень-корня.

– Моё семейство посылает тебе, уважаемая гостья, это угощение, – всё с теми же лукавыми искорками в глазах поклонилась она. – Отведай, согрей душу и развесели сердце! А звать меня Свея.

Ох, как Птаха зыркнула на неё!.. Но тут же напустила на себя небрежно-равнодушный вид, как будто между ней и светловолосой красавицей ничего «такого» и не было никогда.

Питьё и правда согрело Севергу. Забористым оно оказалось, да ещё покрепче, чем хлебная вода... Навью потянуло на разговоры и воспоминания, и в лице Свеи она нашла благодарную и внимательную слушательницу. Птаха, немного выпив, как будто расслабилась, но держалась всё равно на почтительном расстоянии от девушки. Когда та ушла, сославшись на дела, они с Севергой допили зелье вдвоём.

– Да ладно тебе... Хорош прикидываться, – ухмыльнулась навья, дружески ткнув Птаху в бок кулаком. – Ясно теперь, отчего ты на парней не смотришь... Подруга твоя сердечная?

Та сперва побледнела, а потом отчаянно покраснела, провела по лицу ладонью.

– Будет, будет тебе. – Северга ободряюще похлопала её по лопатке. – Давай – откровенность за откровенность? Я сама женщин предпочитаю. У меня в Нави жена осталась... – И вздохнула: – Намаялась она со мной. Хоть бы у неё с этой Леглит всё срослось, что ли... Или ещё с кем-нибудь. Да неважно, с кем... Лишь бы её любили и заботились о ней так, как она того заслуживает.

Птаха вскинула на неё глаза – огромные, потемневшие.

– Вон оно как, – пробормотала она наконец. – Да, я люблю Свею и она любит меня... Но открыться всем и жить, как ты со своей женой, мы не можем. Она боится, что её семья этого не одобрит, а я не могу её принуждать... – И Птаха, издав то ли вздох, то ли хмельной всхлип, снова умылась ладонями.

– И долго вы с нею так... дружите? – полюбопытствовала Северга.

– Уже полтора года, – призналась Птаха.

«Похоже, тут кое-кто кое-кому морочит голову», – хотелось Северге сказать, но она удержалась: жаль было отравлять душу влюблённой Птахи своим цинизмом бывалой сердцеедки.