|
– Вот только не понимаешь головкой своей молоденькой и глупой, что такими, как Птаха, не разбрасываются. «Как полено!» Слышала бы она, как ты о ней за глаза отзываешься, рассыпалась бы в прах вся её вера в любовь твою. Что ж это за любовь такая, ежели с ней по лесам прячешься, а на меня готова запрыгнуть чуть ли не под носом у своей матушки, неодобрения которой ты якобы так боишься? Нет, голубушка, ступай-ка ты отсюда. Во-первых, не могу я так подленько поступить с Птахой после всего, что она для меня сделала, а во-вторых... – У Северги вырвался вздох. – Во-вторых, не жилец я. Недолго мне землю топтать осталось, нечего за меня и цепляться. Ну, всё, всё... – Северга мягко подталкивала обескураженную девушку к выходу. – Иди, откуда пришла, и больше таких глупостей не делай.
Свея обиженно фыркнула и вышла, напоследок царапнув Севергу взором, который вмиг из ласкового стал колким, как голубая ледышка. Но навью не волновали её обиды. Невысокое мнение, которое она составила об этой девице в самую первую встречу, оказалось верным. Птаха была достойна лучшего. Охотники вернулись с хорошей добычей. Перепало свежего мяса и Северге. Ожидая возвращения Птахи, она занималась сбором ягод и наварила клюквенного морса. Похолодало, ночами землю схватывал хрусткий морозец, и ягоды не портились. Бродя по окрестностям с палкой, чтоб не увязнуть в топи, Северга вдыхала посвежевший, предзимний воздух, холодивший щёки и нос, и большими зябкими глотками пила своё неприкаянное одиночество. Гулким оно было, как лесное эхо, странным и кривобоким, как вон то старое изогнутое дерево-уродец. Согнуло его в три погибели, выкрутило винтом, и торчали его ветви, как узловатые, вывернутые палачом на дыбе руки, а дупло зияло, будто разинутый в мучительном крике беззубый рот. Так и Севергу скрючило... Так скрючило и прижало, что не вздохнёшь.
– Вот, значит, как ты за добро платишь!.. – раздалось вдруг за спиной. Навья обернулась. Птаха, расставив ноги, сжав кулаки и пригнув голову, глядела на неё исподлобья с неожиданной враждебностью. Вся её поза выражала угрозу и готовность напасть. – Ты чего? – удивилась Северга. – Что случилось-то? Но вместо ответа ей прилетел такой удар сгустком хмари, что её отбросило на несколько саженей и шмякнуло о ствол дерева. Словно шаровая молния под дых врезалась – не встать, не набрать воздуха в грудь... Бок и хребет болели от удара, но были, видимо, всё же целы, а вот дух из навьи едва не вышибло вон. – Что случилось?! Ты ещё спрашиваешь?! – прорычала Птаха, до неузнаваемости разъярённая – и клыки торчали, и глаза звериные горели угольками, а зрачки дышали такой злобой, что у Северги от этой разительной перемены нутро обледенело. – Ты всегда сперва бьёшь, а потом объясняешь, в чём дело? – хрипло хмыкнула Северга. Не то чтобы пошутила, а так – высказала наблюдение. – Это ты мне объясни, как это понимать! Это такая, стало быть, у вас, у навиев, благодарность за сделанное добро? – Птаха грозно нависла над Севергой, гневное дыхание вырывалось из её дрожащих ноздрей со свистом. – Слушай, да ты о чём вообще? – В груди кольнуло, и Северга поморщилась. Похоже, приступ был не за горами... – Убить ты меня всегда успеешь, но мне хотелось бы знать, чем я это заслужила. А то так помру – и даже не буду знать, за что. Она пыталась встать, но ослабевшие колени подгибались, и Северга неловко барахталась, то и дело впечатываясь локтями в мокрую, чавкающую землю под травяным покровом. Наверно, жалкий у неё был сейчас вид... Птаха, подрагивая верхней губой, сначала созерцала это зрелище со смесью злости и презрения, а потом сгребла навью за грудки и сильным рывком поставила на ноги – у той только голова мотнулась, да зубы клацнули. – За что? – дохнула ей в лицо Птаха. |
