— Прости меня. Я причинил тебе столько боли. Я не стану просить тебя, чтобы ты забыла меня. Я тоже не забуду тебя, потому что это невозможно. Я прошу только об одном — прости меня. И если вдруг я тебе за чем-то понадоблюсь, умоляю, дай мне знать. Ты всегда сможешь найти меня в клубе. Спасибо тебе, моя хорошая, за все. Храни тебя Господь…
Так ужасно было осознавать, что вот сейчас я лежу на кровати в своей комнате, в то время как этажом ниже в приемной доктора прямо подо мной стоит телефон. В любое время я могу спуститься вниз и набрать его номер. Сказать:
— Возвращайся, Ричард. Не имеет значения, женат ты или нет. Не важно, моложе я тебя или нет. Ничто не имеет значения. Только возвращайся…
У Диксон-Родов было много телефонов в разных комнатах. Маленьких черных и больших из слоновой кости… Они смотрели на меня из всех углов, мучили, предлагали взять трубку… «Я должна… позвонить ему. Я должна позвонить… Должна…» — думала я.
После того вечера, когда я сама сказала «прощай» Ричарду, дни стали бесконечными, а ночи — еще хуже.
Я знала, что он уже вернулся из Шотландии. Он сказал мне, что заберет Роберту из школы и вместе с ней вернется в Ракесли.
Найти его номер телефона в Ракесли не составляло труда. И если бы я попыталась поддаться своей слабости, своему страстному желанию видеть Ричарда, ситуация сделалась бы еще хуже. Вероятно, он смутится, услышав мой голос, я упаду в его глазах — невыносимое унижение. Он просил меня набраться мужества. А если трубку возьмет она? Я не смогу вынести этого. Слышать ее голос… Что ей сказать? Не пригласите ли вы к телефону Ричарда? А если слуга, что вероятнее всего, возьмет трубку? Я могла бы… Нет, я не смогу и не буду… Но даже если я дозвонюсь в офис и Ричард подойдет к телефону сам… Что этот разговор даст мне? Только новую боль. К чему мучить себя и его?
Глава 16
Я продолжала страдать.
Диксон-Роды заметили, как плохо я стала выглядеть, и решили, что я заболела. Я не стала доказывать им, что дело вовсе не в этом. Если бы миссис Диксон-Род узнала бы о моей любви, она, возможно, захотела бы позвонить ему или сделала еще что-нибудь ужасное.
В конце апреля я позволила им позвонить врачу, который, осмотрев меня, пришел к заключению, что у меня просто «нервное истощение». Терапевт посоветовал мне как следует отдохнуть.
Диксон-Роды настаивали на выполнении предписания врача. Я уехала из Лондона. Отправилась к Кетлин, которая к тому времени успела выйти замуж за морского офицера, родить дочку и сейчас жила в Брайтоне в небольшой уютной квартире.
Я приехала к Кетлин, чувствуя себя совершенно измученной. Кет даже поначалу испугалась моего вида. Я и в самом деле была вся какая-то высохшая и очень нервная.
После того как я попыталась развлечь малышку Анну-Розу, Кетлин взяла меня за руку и увела в гостиную, где приступила к допросу с пристрастием.
— Случилось что-то страшное, Розалинда? Что, черт возьми, с тобой происходит? — спросила она.
Я была очень рада снова видеть перед собой эти добрые голубые глаза, которые светились сочувствием, желанием помочь мне.
— Не спрашивай меня, дорогая Кет.
— О, неужели ты даже мне не можешь сказать? — проговорила она разочарованно.
Я сказала:
— Нет… я не в состоянии сейчас говорить об этом. Все дело в том, что я полюбила одного мужчину… И это не совсем обычная любовь… Это нечто гораздо большее… Я не понимаю. И с этим ничего невозможно сделать. Он… женат. Это все.
— О, Розалинда. Как жаль, дорогая! — воскликнула она, схватила мою руку и прижала к своей груди. |