За столом она громко произнесла:

— Мы с Нельсоном собираемся все это бросить.

Остальные согласно закивали: они тоже собираются все это бросить.

— Англичанам-то хорошо, — сказал кто-то, — они, так сказать, пляшут пляску смерти, ну, веселье в осажденной крепости, и сипаи уже у ворот. У них по лицам видно, когда они пляшут: они такие сосредоточенные. Они это знают, и желают этого, и не видят никакого будущего. Но вы-то американцы, и вам, конечно, паршиво. Если вы соберетесь надеть зеленую шляпу, или мятую шляпу, или еще что в этом роде, вам сперва необходимо клюкнуть.

— Мы собираемся все это бросить, — твердо повторила Николь, но внутри заскреблись сомнения: «А ведь жалко будет — такое прекрасное синее море, такие счастливые времена».

Что будет дальше? Или нужно принять перемену ритма как данность? Она считала, что ответ на эти вопросы должен дать Нельсон. Его растущее недовольство тем, что он никуда не продвигается, должно толчком выбросить их в новое существование, вернее — к новой надежде и довольству своим положением. Эта тайна и должна стать его мужским вкладом в семейную жизнь.

— Ну, счастливо, дети мои.

— Обед был отменный.

— Не забудьте все это бросить.

— Увидимся, когда…

Гости зашагали по дорожке к машинам. Лишь Оскар, слегка раскрасневшийся от спиртного, задержался с Николь на веранде, пустившись в долгие излияния касательно некой девицы, которую он пригласил посмотреть свою коллекцию марок. Резко устав от общества, стремясь поскорее оказаться в одиночестве, Николь немного послушала, а потом, взяв со стола вазу с цветами, вошла через застекленные двери в сумрачный полумрак виллы; голос Оскара тек следом — он продолжал говорить.

Она пересекла первый салон, и до нее все еще долетал с веранды бесконечный монолог, но тут в соседней комнате, перекрыв бормотание Оскара, раздался другой голос.

— Ну, поцелуй меня еще, — произнес он и замер; Николь тоже замерла, застыв в тишине, которую теперь прерывало лишь бормотание на веранде.

— Осторожнее. — Николь опознала легкий французский акцент Ноэль Делони.

— Надоело мне осторожничать. И вообще они на веранде.

— Давай лучше в обычном месте.

— Солнышко, солнышко мое.

Голос Оскара Дейна на веранде ослабел и умолк; будто вырванная этим из паралича, Николь сделала шаг — вперед или назад, она сама не знала. И услышала, что, когда у двери раздались ее шаги, двое в соседней комнате стремительно отпрянули друг от друга.

Тогда она вошла. Нельсон зажигал сигарету; Ноэль, повернувшись к ней спиной, якобы искала в кресле шляпку или сумочку. Скорее в слепом ужасе, чем в гневе, Николь швырнула, а точнее — отпихнула от себя стеклянную вазу. Если уж она в кого и метила, так в Нельсона, однако сила ее гнева передалась неодушевленному предмету; он прожужжал мимо Нельсона, и Ноэль Делони, как раз повернувшаяся к ней, получила сильный удар по лицу и голове.

— Эй, послушай! — воскликнул Нельсон.

Ноэль медленно осела в кресло, рядом с которым стояла, и медленно подняла руку, прикрывая лицо. Ваза, целая и невредимая, покатилась по полу, разбрасывая цветы.

— Осторожнее! — Нельсон подскочил к Ноэль и попытался отвести ее руку и разобраться, что случилось.

— C’est liquide , — задыхаясь, прошептала Ноэль.