— Не понял… — пробормотал он. — Мы перелетели куда-то?

— А что, не видно? — прищурилась Лариса. — Поди искупайся, море рядом.

Агафон, конечно, никуда не пошел. А вот Налим сорвался с места. Он выбежал в стеклянную дверь, отделявшую холл от засаженного тропическими деревьями и цветами двора… И очутился на темном «мосту» избы. По инерции он все-таки выбежал во двор: никакого тропического полдня, пальм, пляжа с тысячами купальщиков не было и в помине. Был огородик с незасаженными грядками, заросший высокой травой участок вокруг бани, черемуха и рябины у забора, а за забором знакомая деревенская улица.

— Обманка! — Налим понял, что его одурачили. И легко догадался, что примерно так же его одурачили и тогда, когда они с Лузой увидели Лиду, Ларису и Олега в качестве окровавленных трупов с перерезанными горлами. Но кому бы пришло в голову, что это все понарошку?! Ведь «ниндзя»-то были настоящие, это точно! Надо быть очень большим чудаком, чтоб дурачиться в такой момент.

Конечно, когда разочарованный Налим вернулся в избу, где все уже было по-обычному, над ним посмеялись, но не очень сильно. Агафон даже не улыбнулся, на его лице было серьезное выражение, отражавшее сосредоточенную мыслительную деятельность.

Только что Олег объяснил ему, что для того, чтобы все вернулось к нормальному виду, надо вновь прикоснуться к кубику через дырку в шайбе и быстро убрать указательный палец. Так он и сделал. Однако в голове зудели мысли: что же это за хреновина? Откуда она взялась у Эльки Длинной? Не из-за нее ли отдал концы Ростик?

— Стало быть, это все дурь какая-то? — произнес он неуверенным голосом.

Налим, присев на лавку, беспокойно глянул на старшего товарища. Ему показалось, что теперь у Агафона разлад в психике.

— Не знаю, — честно ответил Олег. — Понимаешь, тут все зависит от пальца, которым дотрагиваешься. У меня их нет, поэтому я не пробовал. А вот Лариска все десять прикладывала.

— Неправда, — возразила та, — не все. Я только знаю, что, если приложишь правый мизинец, то меняешься ты один. Все остальные, кто рядом, остаются как есть, а тебя видят другим: или человеком, или зверем, или вещью какой-нибудь. Если левый приложить, то меняется тот, на кого ты смотришь. И все вокруг видят его таким, каким ты его видишь. Когда правый безымянный прикладываешь, то меняется внешность всех, кто в комнате, а сама комната остается такой же. А левый безымянный меняет всех людей в комнате, кроме тебя. Правый средний меняет людей и обстановку. Комната сама по себе не меняется, но в ней мебель другая появляется, отделка и так далее. Левый то же самое делает, но ты сам остаешься каким был. Ну а указательный все помещение меняет, и то, что в окнах, кажется другим. Но если на улицу выйти, как вон этот (Лариса указала на Налима), то там все остается как было. Левый указательный все так же меняет, но тебя оставляет обычным.

— А если большими пальцами дотронуться?

— Вот ими-то я еще и не пробовала. Боюсь. Потому что тогда, наверно, и на улице все изменится.

Агафон переваривал всю эту фантастику, ощущая, что висит на волосок от дурдома.

— Как ты думаешь, — спросил он у Ларисы, — это все в натуре меняется или только кажется?

— Конечно, только кажется! — ответил вместо Ларисы Олег. — Мы же и этим «черным», и твоим друганам только показались мертвыми, а на самом деле не померли! Это, короче, как глюк. Действует на мозги. На самом деле ничего не меняется, просто ты видишь то, что тебе показывают.

— Агафон, — пролопотал Налим, — пошли отсюда, я точно на грани «крезы» нахожусь.