За перелеском опять началось поле, засеянное какой-то усатой культурой — не то ячменем, не то рожью вперемешку с сорняками. Дорога пошла под небольшой уклон, и стало видно, что она спускается к высокой, десятиметровой, насыпи, проложенной поперек заросшего лесом оврага. «Девятка» на спуске скорость не сбросила, наоборот, прибавила. Гребешок, тоже. Тут еще раз громыхнуло, первые крупные капли посыпались на дорогу. Несколько секунд — и серый, запыленный асфальт потемнел и обрел мокрый глянец.

— Осаживай! — рявкнул Агафон на Гребешка. — Заюзим!

— А пошел ты… — отмахнулся тот.

— Сбавляй, биомать!!!

И тут впереди произошло неожиданное: то ли Ксюшка испугалась, то ли случайно резко даванула тормоз, только «девятка», тошнотворно завизжав дисками, намертво зажавшими колеса, пошла юзом по мокрому асфальту. Сперва прямо, потом зад занесло, и еще несколько метров машина проскользила боком, а затем крепко шибанулась правой стороной о столбик, ограждавший насыпь, перевернулась через крышу, крутнулась дальше и покатилась вниз с откоса, лязгая металлом и жалобно звеня разбитыми стеклами…

— Е-о-о! — нечленораздельно взвыл Гребешок. «Волга» выскочила на насыпь, но смогла остановиться как раз рядом с тем местом, где внизу еще крутила колесами перевернутая «девятка». Гребешок рванул ручку дверцы, выскочил, успел обежать капот «Волги», намереваясь броситься к «девятке», но тут металлически гулко, со звоном даже, грохнул взрыв. Вихрь оранжево-алого пламени разом охватил перевернутую машину. Клубы сизо-черного бензинового дыма, прибиваемого дождем к земле, потекли по оврагу.

— Стой! — Агафон выскочил из правой дверцы и успел перехватить Гребешка, готового прыгнуть с насыпи в огонь. — Стой, не фига рыпаться! Все равно не поможешь…

— Пусти! — дернулся Гребешок, но Агафон был поматерее, и сдвинуть его с дороги было невозможно.

— Не пущу. Нечего там делать, понял? Хана чернявой. Отгулялась… Пойми, Мишка!

Луза с Налимом тоже выскочили, бледные, испуганные, с бегающими от растерянности глазами.

— Ксюха-а-а! — волком завыл Гребешок, пытаясь вырваться.

— Назад, блин! Куда? Крыша поехала? — Агафон метнул грозный взгляд на остальных. — Затаскивай его на заднее сиденье! Я поведу.

— Может, глянем? — робко вякнул Налим.

— Заткнись! Чего, головешек не видели? Валить надо отсюда, пока никто не засек.

С этим все, кроме Гребешка, согласились. Но его никто не спрашивал. Луза схапал его за правую руку, Налим — за левую. Силой втянули на заднее сиденье, зажали с двух сторон, захлопнули дверцы. Агафон, у которого во время возни с Гребешком разбередило рану, скрипя зубами и чертыхаясь от боли, сел за руль.

Он тронул машину вперед, проехал насыпь. Сзади рвался и истерически орал Гребешок. Луза и Налим придерживали его за руки.

Агафон рулил, нервно поглядывая то вперед на пустую дорогу, то назад, где клубился дым. Куда они, собственно, едут и что будут делать дальше, ясности не было.

Основным местом действия был дощатый, крытый рубероидом сарай, где раньше хранили цемент на старом, заброшенном растворном узле какой-то Богом и людьми забытой стройплощадки. Впрочем, сегодня здесь находилось несколько человек, которые занимались чем-то, что при некоторой доле черного юмора вполне можно было назвать «бетонными работами».

— Не надо! Я все скажу! Все! — коротко стриженный, здоровенный, с претензиями на качка тридцатилетний мужик, пристегнутый наручниками к столбу, дрожал как осиновый лист.