- Конец чего - бытия? - Альконе усмехнулся. - Жизнь изначально трагична, с первого же её мгновения известен конец! Или ты называешь счастьем смерть? Ну, тогда мы практически столковались, вопрос лишь в терминологии... Помнится, ты только пискнул в руках акушерки, а я уже воображал похороны. Торжественные, пышные, с горами венков! "Этому пачкуну предстоит лежать в фамильном склепе Кассио!" - думал я, глядя на колыбельку. Законный сын, единственный наследник дела и состояния - Андриус Кассио!

- Ошибка, опять ошибка! Небытие - тайна, равно прекрасная и ужасная пустота. Но то, что заключено в его кольце, то, что между "до" и "после" между явлением и уходом - неизбежно должно наполняться светом! Светом любви, если угодно.

Взяв с полки кусок пластилина, Ингмар разминал его длинными, ловкими пальцами.

- Я осенил их праздник цветочными лепестками, которые оказались сильнее твоих пуль... Ошибка, непобедимый Альконе. Сколько же ты сделал промахов, "безупречный стрелок", и в скольких позволил себе признаться?

- Я нагрузил на себя ровно столько, чтобы не потопить в покаянных слезах мое самолюбие, - жестко ответил Кассио, презирающий себя за мимолетную вспышку отеческой сентиментальности.

- А как отнесется твое непотопляемое самолюбие к этом пустяку? Ингмар вытащил какую-то бумагу, положил её в цент опустевшего стола и придавил вылепленной статуэткой. Потом летучим движением фокусника выхватил из воздуха нечто, добавил к своему посланию и не оглядываясь, покинул бункер.

Альконе присмотрелся: в красном шестиграннике победы, на листе с подписью Ингмара стояла длинная девичья фигурка с белой розой на груди. Несколько раз пробежали выпученные глаза Альконе заверенную нотариусом копию завещания сына. Его губы, судорожно ловя воздух, посинели, трясущаяся рука пыталась нащупать кнопку звонка. Но не успела. Еще несколько минут продолжалась агония и вскоре затихла. Обмякшее тело осело на пол. Кассио лежал среди своих игрушек, а в дюйме от его щеки упрямо стояла кряжистая смолянисто-черная фигурка.

Камердинер, обеспокоенный опозданием хозяина к столу, уже десятый раз поглядывал на массивные часы резного дуба и на растворяющуюся в бокале шипучую таблетку. Это тонизирующее средство, регулярно доставляемое с Гималаев, господин Кассио необходимо было принимать непосредственно перед едой и ни минутой позже. Эпилог В мае Алисе исполнилось шестьдесят, а Остин отметил пятидесятилетие Победы той большой войны, на полях которой навсегда остался гарный хлопчик лейтенант Остап Гульба. Он вспоминал своих сталинградцев - отца, брата, Марика-очкарика, майора Сергачева, которого возил под обстрелом на союзническом "виллисе", и всех тех, кого помнил живыми - имена, голоса, лица, да и просто - чью-то руку, передавшую кружку с водой, поделившуюся махоркой. Вспоминал и потихоньку плакал у телеэкрана, на котором гремел маршами проходящий в Москве праздник.

Эти дни они провели с Алисой скромно, не собирая "большой съезд", традиционно приуроченный к шестнадцатому июня. Собраться всей большой семьей теперь было нелегко - разлетелись по разным странам дети и внуки, отяжелели друзья. Но вот уже тридцать семь лет с того самого дня, как случай занес на Остров Йохима Динстлера и Дани Дюваля, 16 июня стало днем "Большого съезда", самым большим общим праздником, подводящим итоги и намечающим перспективу. Как и положено "этапному мероприятию".

Алиса заботливо готовила комнаты для гостей, состоящих, в основном, из членов заметно разросшегося семейства. Виктории с Жан-Полем теперь нужна отдельная детская. Дочке исполнилось три, сын Алекс - совсем малышка, только-только начал сидеть. Они-то заезжают на остров чаще других - от "Каштанов" всего несколько часов езды, так что и Брауны порой не вытерпят и нанесут внеочередной визит просто так - "по пути".

Последний раз они были в "Каштанах" в конце мая, когда четырехмесячный Алекс заболел крапивницей.