— Жарко. Ладно, потерплю. Когда я догадалась? А позавчера. Вернее так, позавчера все сложилось.

— Когда, когда?

— А я к Малютову пошла, помнишь?

— Ну.

— Пошла я к Малютову, он занят, а Люся мне вдруг говорит, дескать, я вам наврала, я отходила на минутку.

— А вы мне не сказали.

— Я нехорошая, распутная женщина, — «покаялась» Клавдия.

— Ага, так любой догадается! — «возмутилась» Ирина.

— А потом иду по коридору, Патищева навстречу. Что-то я на нее Полкана спустила, ну а она в ответ — не базар тут, не частная лавочка.

— Она в чем-то права.

— А я как раз думала, где я про эту лавочку слышала?

— Где?

— Да на кассете этой! Чиновник их мэрии говорил, что не позволит превращать прокуратуру в частную лавочку.

— Он сказал — «в коммерческую палатку».

— Правда? Какой ужас, это совсем меняет все дело! — преувеличенно испугалась Клавдия.

— Все, запутали вы меня, Клавдия Васильевна, — сдалась Ирина.

— Ну как же! Ты же говорила, что мэрия деньги выделяет на коммерческие палатки, лотки, автомастерские. Ну?

— Так их получает он?

— М-да.

— Откуда?

— От верблюда. Кожина мне все рассказала. Она свидетель — пальчики оближешь. К сожалению, исчезла.

— Ни фига себе! А при чем тут Люся?

— Ну что, раскрываем карты? Достаточно помучили?

— Давайте.

— Вспомни, Люся рассказала, что, когда приходил Сорокин, который, кстати, вовсе не Сорокин и не Сорин, а Сарычев, Малютов уехал из прокуратуры.

— Ну.

— Он уехал из прокуратуры и стол запер.

— Да.

— Даже если бы Люся вообще домой ушла, как бы Сорокин в этот стол свой жучок всунул? Только взломав. Но Люся никуда не уходила. Она смотрела на Сорокина во все глаза. И он жучок не ставил. Его поставил сам Малютов. Чтобы кто-нибудь случайно не нашел. Он перестарался. Опять перестарался.

— Опять?

— Уже в который раз! Во-первых, мина, вспомни! И часовой механизм, и дистанционное управление — чтоб супернаверняка. А эти подписи наши о неразглашении? Да вообще все! Понимаешь, этот человек был всю жизнь забитым партаппаратчиком. Синоним — перестраховщик. Он бы так и сидел в своем райкоме, но тут перестройка и прочая демократия. Но характер-то не переделаешь. Воровать охота, но и страшно. По проституткам хочется, но чтобы шито-крыто. Это Инна подробности знает, она его иначе, чем «страшный человек», не называет. Кстати, он же на Кутузовском живет. Он даже бордель поближе к дому устроил.

— А Сорокин?

— То бишь Сарычев.

— А что он? Он исполнитель. И в него тоже стреляли — там, в Филях. А что он сделал? Он только вид сделал, что ставит жучок. А потом разнес запись по газетам. Что-то, видно, у них там с мэрией не заладилось. Вожжа им, видно, попала под хвост.

— Да что не заладилось! — весело перебила Ирина. — Они последние два месяца ему не платят!

— Точно! Вот Малютов их и решил припугнуть. Они же тоже в бордель хаживали. И у него пленки с их похождениями. Он же нас на мэрию нацеливал, помнишь?

— Нет.

— А, это он мне говорил. Очень, знаешь, прозрачно намекал. Да что там — носом тыкал.

Ирина помолчала.

— Клавдия Васильевна, если честно, вы чего так радуетесь? — спросила она серьезно.