Вокруг земли – плотный слой
отработанных газов. Заводы, которые делают для растущего населения мира машины, самолеты, атомные бомбы, хрусталь и полотняные рубашки,
отравляют атмосферу и нагревают ее, и скоро начнется таяние снегов на полюсах и новый потоп, а при потопе люди ищут бревна для плотов... Он
спросил меня, не хотел бы я продолжить свою картину о наци... У меня был такой фильм...
– Я смотрел ваш фильм, – перебил его Берг, – дальше, пожалуйста.
– Я ответил, что такие фильмы не дают денег. Нет, нет, я имею в виду не наживу, а просто напросто базу для следующей работы... Я сказал ему, что
устал рисковать, всякий риск рано или поздно убивает в художнике творца, то есть непосредственность, и превращает его в политика или в торговца,
что еще хуже. И он вдруг предложил мне денег, огромную сумму денег. Я спросил его, какой фильм он предлагает мне снять. Он ответил, что сначала
должен заручиться моим согласием. Он выписал мне чек на сто тысяч марок. Я сказал ему: «Порви этот чек. Я перестал чувствовать, что моя драка
против наци нужна здесь хоть кому то. Солдатом быть хорошо, когда знаешь, что ты нужен. А я здесь не нужен. Мир сейчас можно заставить
рассуждать, отойдя от частных проблем. Надо выходить на общее, главное, что волнует планету, человечество, а не нас одних». Вот, собственно, и
все.
– Следовательно, вы ему отказали? Вы отвергли его предложение сделать фильм, сюжет которого вам неизвестен, но который должен быть обращен
против нацизма?
– Да. В общем, это надо понять именно так.
– Он сам порвал чек?
– Нет. Это сделал я. Он уже выпил полбутылки и стал пьяным. Он блевал, он вообще то не умел пить... Я, говоря откровенно, не верю в устойчивость
оппозиции миллиардерских сынков, хотя Ганс был славный парень. Знаете, тем, у кого папа имеет власть, можно поиграть в оппозицию – иногда. Мне
же этого делать нельзя. Мне надо постоянно лавировать...
– Лавировать? Но вы ведь выступаете с откровенно левых позиций в своем творчестве...
– Я не отказываюсь от этих моих позиций. Иногда, правда, сниму какую нибудь сусальность – для равновесия. Но Ганс предлагал мне сделать фильм...
Как это он сказал... «Который взорвет здесь всех и вся. Я дам тебе такие материалы, которые не известны никому в мире». Я сказал ему:
«Старикаша, ты поспишь часок другой, а завтра мы с тобой договорим все это на свежую голову, без виски». И уехал.
– Кто должен был позвонить ему и почему он дал именно ваш телефон?
– Я не знаю.
– Вы достаточно полно воспроизвели ваш разговор с Гансом?
– Да. По моему, да.
– Больше он ни о чем не говорил с вами?
– Нет.
– Тогда я позволю себе провести небольшой экскурс в область арифметики. Он пришел к вам в двенадцать двадцать. Так?
– Да.
– Вы приехали в «Эврику» без пяти два, то есть в час пятьдесят пять. Верно?
– Да.
– По дороге, как мы выяснили, вы никуда не заезжали.
– Да.
– Время, затраченное вами на дорогу, – пятнадцать минут, если не ошибаюсь?
– Верно.
– Значит, двенадцать двадцать плюс пятнадцать плюс еще десять – это я беру время на то, как вы спускались в гараж, отпирали ворота, заводили
машину. Итого двенадцать сорок пять. Следовательно, Дорнброк провел у вас один час пять минут. Судя по вашим показаниям, разговор ваш смог
занять десять – двадцать минут от силы. Значит, либо вы забыли какие то аспекты вашей беседы, либо вы не все рассказываете мне, господин Люс. |