|
Они, вероятно, рассчитывают, что он сам примет какую нибудь гадость, когда поймет, что оказался в кольце. Поэтому брать его будем ночью, без стука в дверь. Но почему то я думаю, что они пока не станут его убирать. И потом: я же сказал секретарше, что для всех я лег на два дня в госпиталь по поводу обострения язвы». О том, что его телефон – и в прокуратуре и дома – прослушивается, Берг не подумал. Он считал, что это может быть сделано лишь с санкции отдела юстиции западноберлинского сената, который – Берг был убежден – сейчас на это не пойдет; он недоучел лишь того, что телефонная сеть города обслуживалась двумя компаниями, в одной из которых концерн Дорнброка обладал контрольным пакетом акций. («Все революции, – говорил Дорнброк, – проваливались или побеждали в зависимости от того, удавалось ли бунтовщикам овладеть средствами связи»). «Да, надо же заехать к Марии, – подумал Берг. – Странно, почему она просила позвонить именно сегодня?» Он достал записную книжку и подошел к телефону, стоявшему на столике, возле выхода из снэк бара. – Здравствуй, Мария, это говорит старая жирафа... – Бог мой, здравствуй! Я решила, что мой дом уже совсем перестал быть твоим! – Стоило не позвонить каких то десять лет, и уже такие страшные выводы... Если бы ты сейчас протерла пару морковочек, я бы к тебе заехал. – Я протру тебе не только пару морковок, но и успею сделать твою свеклу. – Тогда я пренебрегу метро и отправлюсь на такси. Он ехал по улицам, и перед ним то и дело возникало лицо жены. Он видел ее улыбающейся, тихой и нежной. Она всегда была такой, даже когда он беспробудно пил. Мария была ее подругой. Муж Марии Карл был его товарищем по университету. Он вступил в НСДАП в 1939 году. Они тогда собрались у Карла: Ильзе, Мария, Берг и Ваггер, который поселился в Гонконге и, приняв английское подданство, спокойно приезжал в рейх как юрисконсульт музейного ведомства доминионов и колоний. Ваггер уехал из Германии в тридцать третьем году и смотрел на них теперь с некоторой жалостью. Он обычно привозил продуктовые подарки, которые унижали Берга щедростью. Мария поставила пластинку, но никто не танцевал. Все молча сидели за столом и не смотрели друг на друга, потому что Карл пригласил их на эту вечеринку, сказав по телефону: – Это по случаю важного события в моей жизни... В партию ведь вступают только один раз... И вот они сидели за столом, не поднимая глаз. Берг еще на улице выговорил Ильзе, когда она купила на последние гроши три красные гвоздики. Жена пожала плечами: «Неудобно к друзьям идти без подарка». Молчание затянулось. Берг налил себе «Эргешютце» и выпил, не дожидаясь, пока все разольют себе по второй. – Георг простужен, – по обычной своей манере улыбчиво пояснила Ильзе, – ему необходимо как следует прогреть себя. – Да, я простужен... Я весь заледенел изнутри... – сказал Берг, – но сегодняшнее торжество меня отогреет. Мне уже стало теплей! Даже краска заливает щеки от внутреннего тепла! – Сейчас у нас будет пирог с рыбой, – сказала Мария. – Вам уже прибавили карточек? – спросил Берг. – Или увеличили содержание? Членам НСДАП надо быть сильными... За столом воцарилась гнетущая тишина... – Прибавили карточек, – сказал Карл. – И добавили к окладу. Ты прав. Надо же подкармливать членов движения, чтобы мы держали в руках таких, как ты, слюнявых интеллигентов. Ты же знаешь, что я уже давно лелеял мечту примкнуть к движению. Еще когда мы с тобой посещали собрания социал демократов и выходили на демонстрации под красными знаменами. |
