|
Карл иногда рассказывал о том, что происходит у них на собраниях членов НСДАП. Лицо его тогда каменело, хотя он показывал «весь этот балаган» до того уморительно, что Георг катался по траве и долго потом не мог успокоиться, иногда даже плакал от смеха. Карл погиб на третий день после того, как его отправили на фронт в составе сухопутных СС. Это было летом сорок четвертого года, тогда в армию забирали всех, кроме работников гестапо и функционеров «Трудового фронта». А через месяц после его гибели были арестованы члены его подпольной антифашистской ячейки Мария и Ильзе. Ильзе в тюрьме умерла, Мария вернулась. Ее дети погибли вместе с дочкой Берга во время бомбежки: Берг взял мальчиков после ареста Марии к себе. Мария долго лежала в госпиталях, потом три года пробыла в доме для душевнобольных, а когда вышла, правительство Аденауэра назначило ей пенсию как жертве нацистского произвола. Пенсия была довольно большая – третья часть той, которую Аденауэр платил вернувшемуся из тюрьмы гитлеровскому гросс адмиралу Деницу, и это позволяло Марии путешествовать: она старалась как можно реже бывать в Германии. Берг виделся с ней не часто: им обоим было трудно вдвоем, потому что каждый из них вспоминал прошлое, от которого осталась лишь горькая память. ...Мария очень изменилась за эти годы: Берг поразился – как она похудела. Но это молодило ее, и даже седые волосы казались париком; ничего старческого не было в ее облике. Они сидели за столом, не включая света. Берг неторопливо прожевывал тертую морковь и запивал сухим рейнским, удивляясь собственной храбрости: за последние двадцать лет он не брал в рот ни капли спиртного – боялся запоя. – Ты молодеешь, Мария, и это не комплимент. – Знаешь, только дороги могут отодвинуть старость, – ответила она, – когда все время ездишь и ложишься спать, зная, что ночью тебя разбудит будильник, чтобы успеть на самолет, который идет черт знает куда и вообще черт знает зачем ты на нем летишь, тогда время замирает. Это глупости, когда говорят, что в семьях старость незаметна. Может быть, самим то и незаметно приближение, но зато со стороны... Я похоронила стольких подруг... Они сделались полными развалинами, потому что живут по порядку: раз ты бабушка, значит, старуха, и надо присматривать местечко на кладбище. Живы, но уже мертвы... Ешь свеклу. – Спасибо. – Слушай, Георг, я давно хотела тебя спросить и никак не могла... Почему тогда не смогли откопать детей? – В тот раз прилетели внезапно. Была низкая облачность, никто не думал, что они прилетят. Была самая сильная бомбежка – в феврале сорок пятого... Я их до этого не водил в убежище... Не знаю, зачем я увел их тогда в убежище... – Я встретила Ваггера... – Он писал мне. Я с ним говорил на днях по телефону... Он удивляется, отчего ты отказываешься выступать с воспоминаниями о вашей борьбе... Мария долго не отвечала. Хрустнула пальцами, вздохнула. – Я не имею на это права, – сказала наконец она. – На это имела бы право Ильзе. – Потому что она погибла, а ты жива? Это чушь. – Не поэтому. Я никогда не говорила тебе... Я знала, что Карл погиб, и все свалила на него. А она ничего не сказала... Ни слова не сказала о Карле, хотя я перестукивалась с ней и сообщила, что Карл погиб... И про тебя ее спрашивали, им хотелось иметь группу побольше... Я ведь из за этого потом легла в психиатрическую... Я не могла забыть ее во время очной ставки. И каждый раз, когда ты приходил, я вспоминала ее, поэтому я стала убегать в Африки и Персии... – Зачем ты сказала мне об этом сейчас? – В газетах появилось сообщение, что ты уходишь. |
