Цетличка штопором ввертывался в скопище людей, в толпу зевак, с наслаждением таращивших глаза на обезьяньи состязания. Это были деревянные заводные обезьяны в витринах игрушечных магазинов. Перед ними толпились большие, хотя зрелище предназначалось для маленьких, которые из-за этих великовозрастных недорослей не могли пробиться вперед, чтобы тоже что-нибудь увидеть.

Цетличка был тут как тут и среди ведущих сражение за места в трамвае.

И повсюду глубоко запускал руку в чужие карманы и уходил незамеченным.

Но при этом, как все воры, полководцы и дипломаты, он был страшно суеверным.

Если завладеть добычей не удавалось с первого захода, Цетличка не повторял атаки. Впрочем, так же поступает и мнимый царь зверей — лев.

Сегодня Цетличке не везло.

По случаю скопления людей вокруг раздавленной собаки он полез в карман к какому-то господину, громогласно осуждавшему быструю езду автомобилей. Цетличка уже наполовину нащупал кошелек, но господин подозрительно заерзал. Цетличка в мгновение ока вытащил руку, но через минуту опять запустил ее в карман разнервничавшегося господина. Однако тому как раз в этот момент вздумалось достать носовой платок, и он был несказанно удивлен, застав в собственном кармане чужую руку, которая, впрочем, сразу исчезла.

— Карманщик! — закричал он что было мочи.

— Иезус-Мария! — по принципу «держи вора» закричал Цетличка. — У меня украли кошелек! С гербовыми марками. Пойду заявлю городовому.

Никем не задерживаемый, Цетличка отошел за угол и плюнул: «Ничего себе начало! Лучше сегодня пальцем о палец не ударю…»

Вдобавок ему еще встретился воз соломы, а уж это куда как дурная примета.

И Цетличка стал фланировать по улицам. Просто так, совершенно случайно, заглянул в распивочную, где наткнулся на одного приятеля из тех, что всегда готовы на жертвы ради друга. Друг объявил, что у него всего капитала — три крейцера, только на стопку хлебной водки с ромом.

Подкрепившись на новые дела, Цетличка снова отправился странствовать по улицам. А потом, вдоволь налюбовавшись полицейским на перекрестке, двинулся по пивным попрошайничать.

Но поскольку шел всего двенадцатый час дня, посетителей еще было мало. Да и те, будучи трезвыми, ничего ему не дали. Обойдя таким образом с полдюжины трактиров, Цетличка, наконец, попал в один, где было очень шумно.

Сняв шляпу, Цетличка остановился у одного столика и хотел было объяснить, что он странствующий подмастерье… Но не успел раскрыть рта, как какой-то толстый господин достал из кармана шесть жетонов на пиво и, обращаясь к сидящим за соседним столиком, произнес:

— Запишите этого господина!

— Ваша фамилия? — спросил Цетличку другой господин, стоявший возле.

— Чержовский, — испуганно ответил рецидивист.

— Хорошо, пан Чержовский, идите в заднюю комнату. Получите по жетонам пиво.

Больше всего на свете Цетличке хотелось удрать. Но действительно получив на один жетон кружку пива, он успокоился и подсел к господам, которые толковали о чем-то, чего он не понимал, и при этом пили как жаждущие в пустыне.

— Раз я ходил в охотничьем костюме, второй раз — в сапогах и кепке, — рассказывал один сухощавый человек остальной шайке, — а комиссия, та даже внимания не обращает. Там наши люди, понимаешь? Пока что забрали только одного — хромого Мацнера. Идиот пьяный! Ходил голосовать два раза подряд, забыл, что его хромота бросается в глаза. А у Виктора перед избирательным участком фальшивые усы отвалились. Слава богу, кто-то из членов управы тут же ему их приклеил в уборной!

— Ну-с, пан Чержовский, — подошел к Цетличке один господин, — вот вам пальто, вот избирательное удостоверение и бюллетень, вот цилиндр.