Заключение гласило:

№ 2145/65

«Г-н Франтишек Густолес.

Исследованный широк в кости и хорошо упитан. Страдает, однако, воспалением надкостницы, так что его укус может быть опасен для жизни.

По этим причинам желательно, чтобы исследованный был уничтожен.

Государственная прокуратура направила этот акт к исполнению в полицейский комиссариат, где его тотчас приобщили к остальным документам по делу Густолеса.

Между тем кот был возвращен господину Густолесу. Каково же было удивление бедной его семьи, когда в пять утра за господином Густолесом пришли четверо полицейских и увели несчастного с собой! В полицейском участке строгий вахмистр не слишком приветливо обратился к задержанному:

— Вы — Франтишек Густолес?

— Так точно, ваша милость!

У одного молоденького полицейского на глазах выступили слезы.

— Дайте сюда дело Франтишка Густолеса и не плачьте мне тут!

Дело принесли.

— Густолес, выслушайте распоряжение наместника от 15 июня 1911 года за номером 75/289:

«По делу Франтишка Густолеса согласно ветеринарному заключению за № 2145/65 утверждается, чтобы упомянутый был безотлагательно уничтожен. Настоящее постановление является окончательным, и на основании § 5 закона о чуме рогатого и прочего скота от 12 февраля 1867 года обжалованию не подлежит.

— Видите, — сказал несчастному полицейский чин, — приговор не обжалуешь! Пишите завещание и не ревите. Все равно вам конец. Вот только из Вены подтвердят приговор и решат, каким способом вас уничтожить.

Хотелось бы мне знать, как господин Густолес выпутался из этой истории?!

О странном прощании старого сэра Арчибальда Торберна

со старым 1728-м годом

На рубеже графств Вестморленд и Даргем, там, где на невысоком холме пролег водораздел речки Эйден и ручья Микльтонского, на скверной дороге, ведущей к Эпльби, высился родовой замок Торбернов. Вообще говоря, уже слово «высился» есть большое преувеличение, а еще большую и к тому же заведомую ложь изрекал в округе всякий, кто произносил слово «замок». В действительности то были причудливые развалины, укрытые кронами старых дубов и сосен; пригодной для жилья осталась лишь башня. Но сэр Арчибальд Торберн вместе со своим слугой дерзко утверждал, что его замок все же высится!

И если в его присутствии кто-нибудь неосмотрительно решался заметить, что эта древняя развалина погребена под ветвями дубов, сэр Арчибальд вне себя от гнева восклицал, что в королевском суде в Лидсе при всем грозном трибунале докажет, что именно тут, под этими дубами, бард в тринадцатом веке сочинял балладу о короле Хорне.

По всему краю было известно, что из-за этого сэр Арчибальд обломал свою палку об голову управляющего королевскими имениями в Волсингене. Известно было также и то, что он утверждал, будто бы получил эту палку от короля Карла II, когда тот после реставрации в 1680 году направлялся на север усмирять мятежных шотландцев. С королем тогда выступило много всякого сброду из Пемброка, Кардинага, Дербингена и графства Чейстерского. Об этих людях пелось:

Сам о себе, — полагая, что этим он напустит страху на тех, с кем общался, а равно и на крестьян в деревне под своей резиденцией, — сэр Арчибальд Торберн утверждал, будто бы происходит из Дербингена. Иногда он посылал своего слугу Филетта к сельскому старосте, требуя, дабы тот немедля явился к нему в замок. Слово «замок» внизу, в деревне, слуга Филетт произносил с великим почтением в голосе.

Староста любил ходить к старику, зная, что там его ждет немалая потеха. Торберн всякий раз угрожал, что велит его вздернуть на дубе, под которым Кромвель однажды писал грозное письмо королеве Елизавете. Затем, показывая старосте обломок своей палки, сэр Арчибальд восклицал:

— Понюхай, староста, чем пахнет эта палка; ее мне пожаловал Карл II.