|
Они шли с войной, и никто не мог знать, почему или отчего. Впрочем, никому этого и не требовалось. Когда-то давно Старый Хрофт пытался говорить с вожаками инеистых великанов - лучшие воины тех погибали под ударами неотразимого Мьёлльнира, но место их тотчас занимали новые. Какой смысл в той бесконечной войне, которую они всё равно не смогут выиграть, а в роковой час Рагнаради все падут наравне - и боги, и великаны? Ответом ему стало лишь холодное презрение. Ты можешь скакать по облакам на восьминогом жеребце, но никогда не поймёшь истинной храбрости, коя лишь и заключается в бросании вызова непобедимому врагу и неодолимой силе. В этом нет глупости или слепоты, одно лишь неколебимое мужество, ответили владыке Асгарда туповатые, как он считал, великаны, хозяева мрачного Ётунхейма. - Да будет так, - гордо ответил им тогда Ас Воронов. - Сами вы, неразумные, наводите на себя беду. Бессчётно братьев ваших ляжет в ледяные могилы, а Асгард так и останется стоять, победоносный. Дети ваши проклянут вас. - Дети наши благословят нас, - усмехнулись в ответ великаны. - Ибо получат от нас поистине великую цель. - Глупцы, - пробормотал тогда О дин, отворачиваясь. Больше говорить тут было не о чем. …И всё случилось по слову Отца Богов. Раз за разом атаковали гримтурсены, посылая в сражение лучших своих бойцов, и раз за разом откатывались, ибо равного Мьёлльниру или Гунгниру у них так и не нашлось. Рыжебородый Тор не знал поражений, но великаны не унимались. Старый Хрофт больше не говорил с ними. Вплоть до недавних дней, когда на льду появились загадочные, странно изменённые руны. А теперь он висит на захлёстнутой вокруг запястья петле, и молча смотрит на приближающуюся семёрку. Не их ли предсказали чародейства гримтурсенов, не о них ли твердила Лаувейя? Очень просто. Слишком просто. Руны - боль - прозрение - угроза. Но мир вообще прост, приходит мысль. Есть мы, боги Асгарда, есть ваны, есть гномы, есть светлые эльфы, есть другие. И есть инеистые великаны, враги всем нам просто потому, что они враги. Они так решили. И нету здесь ничего сложного, как не кроется ничего потайного в пророчестве вёльвы - оно чётко, недвусмысленно и его никак по-другому, чем сказано в нём самом, не истолкуешь. Мир обречён, обречены и боги, но останутся их дети, выживут и те, кто не запятнан клятвопреступлениями - а он, Отец Богов, увы, тут чистотой похвастаться не может. Ибо да, он, именно он первым метнул копьё в ванов, когда счёл их угрозой Асгарду, ещё более страшной, чем даже гримтурсены или огненные великаны, подданные безжалостного Сурта, повелителя Муспелльхейма. Что ж, за содеянное он ответит полной мерой. Однако захватить с собой чудовищного волка, способного в час полной силы своей пожирать саму плоть Хьёрварда - значит исполнить свой долг перед миром раз и навсегда. Передать сущее детям, что лучше, чище, честнее его самого. Семеро идут, за их спинами всё ярче и ярче разгорается багровое зарево. Идёт война, идёт враг. Что ж, Асгард не склонял голову никогда и ни перед кем - не склонит и на этот раз, откуда б ни взялись эти гиганты. Если… если, конечно, это не создания боевой магии тех же гримтурсенов. А вот этого видение, увы, не открывает. И мысль эта так обжигает Отца Богов, что ременная петля, удерживавшая его от падения, вспыхивает ярким пламенем, Старый Хрофт валится наземь, а рядом с ним - окровавленный Гунгнир. (Комментарий Хедина: Старый Хрофт никогда не рассказывал ни о чём подобном. Предания говорили о «принесении самого себя себе в жертву» и «висении на священном ясене», но тогда, много-много веков назад, я полагал это всего лишь фигурами речи, обычными для скальдов преувеличениями. |
