Боже, я же вся пропиталась им! И комната тоже им пахнет! И кровать с подушкой.

Я потянулась за телефоном – позвонить Люсе и замерла. Не получалось. Ничего не получалось: ни позвонить, ни представить жизнь без него, ни забыть, ни простить, ни ненавидеть. Я сидела с телефоном в руке, пока не стемнело, но так никого и не набрала. Молчала. Думала. Умирала. Складывала пазлы из собственных мыслей, услышанных слов, биения сердца. И опять тонула в отчаянии.

Может, бросить всё прямо сейчас, вызвать такси и уехать? Я никому ничего не должна. Женькина мама приедет, деньги перечислю. Йогам всё равно. Артём... Вдалеке он не будет напоминать мне, я забуду, и он тоже... Сердце снова было не согласно, заныло в ответ.

И вдруг в полной темноте раздались шаги: тяжёлые, быстрые. Топ топ, топ топ топ...

Ёж! – поняла я.

Посветила телефоном и увидела мелкое существо посреди каморки, будто из мультика про поиски Медвежонка в тумане. Ёж сжался в клубок и замер, испуганный. Почти так же, как я весь этот вечер. Я выключила фонарь и склонилась к зверьку. Пыхтит, как настоящий. Аккуратно взяла его в руки: не укусит? Впрочем, какая разница? Зато подержу. В ладони впились колючки, не слишком острые, номалоприятные; а кончики пальцев коснулись чего то мягкого. Что это? Пузико? Боже, приятное, как шелковая подушечка... Ёж не шевелился, видимо ждал своей участи. А я, держа его в руках, вспомнила: я же так хотела быть счастливой! Хотелажить и радоваться, несмотря ни на что! Я почти научилась... Я танцевать хотела, даже если не прямо сейчас. Чувствовать. Творить. Боль в ладонях и в сердце напомнила о себе. И я мысленно гаркнула ей: «Да сколько можно! Надоела!»

– Мастер призывал жить опасно и радостно, понимаешь?! К чёрту воспитание! Подумаешь, нельзя орать на людей! Если я не выскажусь сейчас, у меня ничего не получится! Я просто дальше жить не смогу, хромая на все ноги, душу, сердце, идаже печенки! Меня разрывает, понимаешь?!

О, блин! Я уже начала говорить вслух с ежом. Первая стадия сумасшествия... Прости, ёж!

Я опустила зверька на пол. Шагнула к двери на кухню для бедных. Сейчас я всё ему скажу! Взгляну в глаза, возьмусь за грудки и как скажу! Чтобы знал!

* * *

Я вырвалась из своей каморки в тёмное помещение кухни, испещрённое луннымибликами и тенями от огромных цветов в кадках, и тут же споткнулась о ногу Артёма. Он вскочил, удержал меня от бесславного падения носом в линолеум.

– Эля...

Зачем он сидит в темноте под моими дверями?! И руки холодные... Часы в доме через двор пробили полночь. За окном ухнула птица, трещали заливисто цикады в брачных песнях. Сердце моё бурно колотилось. Я высвободилась, сама колючая, как ёж.

– Ты! – рыкнула я.

– Эля, я не мог заснуть. Я сидел, думал. Я хотел сказать... – начал Артёмстрадальчески.

– Нет, это я хотела сказать! – заявила я громко, едва не искрясь от эмоций, иткнула его пальцем в грудь. – Это я думала, мучилась и поняла, что не могу молчать! Легко говорить «люблю, прости, я хороший», а ты знаешь, через что я прошла?! И как простить после этого?! Знаешь, каково лежать на больничной койке и думать: теперь я инвалид или нет?! И даже врачи не в курсе, останешься ли ты хромой на всю жизнь или повезёт?! Знаешь, как это – лежать в снегу, в грязище этой долбанной, и задыхаться от боли?! Ты только что стояла, у тебя были планы, встреча с подругой в кафе, чтобы обмыть чашкой кофе и пирожным новое пальто. И вдруг тебя сносит с ног ударом, и через мгновение болит ВСЁ? Ни пальто, ни кофе, ни планов! Знаешь, как это, когда выворачивает от тошноты и чёртова вопроса: «Почему со мной?!» Как потом заново учиться ходить?! Опять! Это трындец – второй раз учиться ходить за один хренов год! А ты имеешь понятие, как головаболит после сотрясения мозга на любой долбанный ветер и поганые магнитные бури?! А кости, как у пса под забором, предсказывают дождь за три километра?! Ты знаешь, как они ноют? Да я чувствую себя в двадцать девять лет старой, раздолбанной тележкой, для которой взобраться на эту долбанную гору от моря – офигительный подвиг! Но чёрт, я решила выбраться, я не жаловалась никому! Ноты, ты.